В садах Эпикура

В Римавско-Соботе мы, по воле майора Басаргина, много занимались теорией военного искусства. Занятия проводил он сам. Временами Гребенюк устраивал политбеседы. В это время можно было спать, если удавалось сохранять сидячее положение и не храпеть. Откровенного храпа подполковник не допускал. Между тем пост Бравермана оставался вакантным, а претендовал на него майор Чернышенко. Полковник Сваричевский почему-то медлил с назначением, а это, конечно, нервировало майора. Однажды в отдел прибыл начальник разведки одной из дивизий Герой Советского Союза майор Зима. Это был очень храбрый человек и, по мнению Даниленко, по-настоящему он испугался только однажды. Дело было так: Даниленко и Зима ехали верхом на наблюдательный пункт и мирно беседовали. Майор почему-то немного отстал. Даниленко задержал своего сумасшедшего коня «Сынка» и, обернувшись, увидел, как бледный, словно снег Зима, глотает ртом воздух. Даниленко спросил, в чем дело, Зима замахал руками. Тогда Даниленко чуть толкнул «Сынка» вперед и хотел подъехать к майору. Зима закричал: «Вперед, Даниленко, вперед» подскакал к нему и, схватив коня под узды, потащил в сторону. Отдышавшись, объяснил, в чем дело: оказалось, Зима увидел, как этот сволочной «Сынок» топчется задними ногами на большой тарелке противотанковой мины. Теперь позеленел Даниленко. Они спешились и подошли к этой мине. Мина оказалась разряженной. Вот почему капитан и остался жив.

Так вот, очутившись в Отделе, Зима задал ничего не значащий вопрос: «Ну, Кац, как вы тут все живете?» Я ответил: «Отлично живем. Недавно поставили оперу». «Как?» «Да вот так, своими силами поставили “Князя Игоря”. Дирижировал майор Басаргин, я пел арию “Ни сна, ни отдыха измученной душе”… Майор Чернышенко играл Галицкого. С большим успехом исполнил: «Только б мне добиться чести на Путивле князем сести”…» Майор Зима посмеялся просто так, отдельцы, зная ситуацию и тайные желания Чернышенко, легли от веселья. Басаргин рыкал от смеха, как лев. Вошел «фюрер» и ему рассказали об опере. Он буркнул, что ему не в новинку штучки Каца. Вскоре все-таки был издан приказ о назначении майора Чернышенко первым заместителем начальника Разведотдела.

С начала января и, примерно, до середины февраля 40 Армия вела трудные бои и вышла на рубеж реки Грон. Предстояло нелегкое дело – выбить немцев с занимаемых ими плацдармов. Наступление предполагалось на март месяц. Штаб Армии переехал в небольшое словацкое село Дивин.

В конце февраля, в начале марта в Словакии вовсю бушевала весна. Немцев громили на всех фронтах, а мы с трудом пробивались по горным тропам. Пред фронтом Армии наиболее упорно дралась 15 пехотная дивизия немцев, которой командовал генерал Ленгенфельдер. От пленных мы знали, что это суровый малый, из фашистских новичков, что к нему плохо относятся даже офицеры. Сам он благоволит только к черному пуделю, который всюду сопровождает хозяина. Шутки с Ленгенфельдером были плохи, и солдаты 15 дивизии отчаянно обороняли высоты, дома, поднимались в контратаки. Бои шли трудные.

В Дивине штаб Армии находился довольно долго. Здесь на высоком холме стояли развалины средневекового замка. Довольно хорошо сохранились стены и даже остатки центральной башни. Даниленко и я излазали эти развалины, побродили по соседнему холму, где возвышались три креста. Холм изображал Голгофу. В Дивине находилась старинная усадьба богатого помещика, которую тоже называли замком, т. к. она пряталась за высокой кирпичной стеной. Хозяин ее жил на месте, но мы к нему не ходили. Зато у нас установились хорошие отношения с простыми людьми. Однажды капитан Меньшиков, я и еще несколько человек собрались в гостях у вполне состоятельного словака. Нас хорошо угостили, мы выпили, Меньшиков попросил, чтобы я почитал Есенина. Я почитал, а хозяин спросил, не являюсь ли я попом? Он полагал, что только эта категория лиц читает стихи. О Есенине он, конечно, ничего не слышал. Я сказал, что я не поп.

В Дивине к нам в Отдел был принят, по моей рекомендации, на должность писаря ефрейтор Яков Ефимович Шварц, служивший до этого в одном из подразделений особого назначения. Яшу я знал давно. Впервые мы встретились в лесу около деревни Лиски на Курской дуге. Я торопился в комендатуру допрашивать пленных. Вдруг меня окликнул круглолицый довольно лысый ефрейтор, показавшийся мне достаточно солидным по возрасту. Он спросил: «Не слишком ли ты быстро бежишь, старший сержант? Не посидеть ли нам на траве и не покурить ли, земляк?» Он почему-то допускал, что я москвич. Я остановился, мы свернули цигарки, разговорились. Яшу интересовали перспективы войны. Я ответил на его вопросы, не выходя за рамки сводок Информбюро. Яша хотел знать, что думает начальство. Но этого я ему сообщить не мог, хотя кое-что знал. Кажется, я ему сообщил без ссылки на источник, что война закончится в мае 1945 года. Яша отпустил меня с богом.