В садах Эпикура

Кроме подлости, была на истфаке шумная студенческая ватага. Мальчишки и девчонки… И мне 24 года! Я нырнул в эту жизнь с головой и понял, что рано женился. Во время войны и сразу после нее я не ощущал громадности происшедшей в жизни перемены. Мне казалось: максимум желанного достигнут. Я жив, со мной Женя. Можно успокоиться и насладиться покоем. Оказавшись на факультете, в толпе красивых ищущих любви девчонок, я вдруг увидел другую жизнь, другие возможности, открыл в себе новые чувства. Что, разве я разлюбил Женю? Разве она стала хуже? Нет и нет! Ни то и ни другое! Просто мне показалось, что одной Жени мало для моих могучих сил и чувств, что их с избытком хватит на несколько женщин, на много… Никогда в жизни – ни в молодости, ни в зрелые годы я не пожалел, что женился на Жене. Я знал и знаю, что не мог бы без нее жить. Все дело в другом: я мог, оставаясь с ней, нежно любить еще десяток других (обязательно красивых) женщин. Они ко мне вовсе не относились равнодушно. Володя Лаврин, покровительство которого я заслужил, снисходительно удивлялся моим успехам в древних языках и на поприще любви. Я ему сказал в ответ на одно из серьезных предупреждений: «Володя, я люблю нравиться. Это мой очень крупный недостаток, с которым я всячески борюсь. Надеюсь со временем изжить его». Моя откровенная самокритичность успокоила Володю Лаврина, а та благосклонность, которой дарила меня совершенно безыдейно его идейная супруга Ира Юрьева, спасали меня от особых нареканий со стороны блюстителей партийной нравственности.

Итак, весной 1946 года до конца июня месяца я посещал семинар И. С. Кацнельсона и занимался с ним же изучением иероглифов по громадной грамматике англичанина Гардинера, учил латынь, принялся за английский язык. Все общественные посты на курсе были заняты, поэтому я выполнял разовые поручения, они не отнимали особенно много времен, и я учился.

Мое решение специализироваться по древней истории изумило всех однокурсников фронтовиков, взявшихся, конечно, за основы марксизма-ленинизма, советский период истории СССР. Именно эти науки считались наиболее перспективными и нужными. На самом деле они привлекали прежде всего тем, что не требовали знания иностранных языков. (Так в глубинах души думали невежды.) Женя Язьков, Саша Зильберг и несколько других умных ребят, вернувшихся с войны, выбрали новую историю, не убоявшись языковых барьеров. Я заявил Лаврину и другим, что древняя история стала объектом буржуазных фальсификаций, что она интересовала Маркса, Энгельса, Ленина, а товарищ Сталин даже открыл революцию рабов. Я берусь защищать древность от буржуазных мракобесов и двигать ее изучение вперед, как этому учат Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. После этого всем все стало ясно. Как-то я сидел в канцелярии и беседовал с ее богом Надеждой Матвеевной. Вошел декан факультета известный ученый М. Н. Тихомиров. Некоторых студентов, в том числе и меня, он знал. Поздоровавшись, спросил: «Кац, правда, что ты на кафедру древней истории пошел?» Я ответил: «Правда». М. Н. Тихомиров воскликнул: «Надежда Матвеевна! Он сошел с ума! Это же не актуально, как теперь говорят!» «Вы тоже так считаете? Тогда я переметнусь на актуальное!» «Нет, конечно, нет!» – и Тихомиров даже махнул руками. «Ну, значит я правильно выбрал» – сказал я. М. Н. Тихомиров засмеялся, опять махнул руками, что-то спросил у Надежды Матвеевны и ушел. На кафедру вслед за мной пришли несколько девиц, привлеченных древностью. Потом, узнав о моем семейном положении, они перешли на более близкие исторические периоды. На кафедре остались, кроме меня, Александр Стучевский, Нина Полухина, Аргира Валериановна Игнатенко (урожденная Синицина). С ними я и закончил Университет.

Первокурсникам на кафедре делать было нечего. Стучевский и я учили иероглифы. Нина Полухина и Аргира Валериановна пока только числились античниками. Кафедру Древней Истории возглавлял известный ученый Николай Александрович Машкин. Ему меня представил И. С. Кацнельсон. Он отнесся ко мне сразу очень хорошо, как, впрочем, относился и ко всему коллективу студентов и аспирантов кафедры, сплоченных общностью научных интересов в очень дружный коллектив. Что здесь бросалось в глаза? Необычайная простота отношений между учителями и учениками. Впрочем, со всем этим я столкнулся с сентября месяца, когда стал учиться на втором курсе. А пока я читал…

Я испытывал настоящую жажду знаний. Я рано вставал, шел в читальный зал и возвращался домой поздно вечером. Всюду – в метро, в столовой во время перерывов на обед я читал. К тому времени нам отремонтировали на улице Левитана нашу террасу, и мы переехали на ее двенадцать метров. Мать и Женя ложились спать. Я садился на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж нашего дома, и при свете пыльной лампочки читал. Курил и читал. Я перечитал многих античных авторов, много романов от Диккенса и Гюго, кончая Драйзером и Фадеевым. Читал много по древней истории: Масперо, Моммзена, Виппера, Эрнста Ренана и многое другое.