В садах Эпикура

Между тем во Фрунзе развертывались бурные события. Вольная беседа Глускина и инструктором ЦК выходила ему боком. Декана Исторического факультета вызвал на беседу министр Токтогонов Султан Аманкулович. К этому времени он защитил диссертацию и ходил в кандидатах исторических наук. В этом звании на министерском посту он выглядел дважды дураком Советского Союза. В манере, усвоенной им от цепных кобелей, он заявил Глускину: «Убирайся!» Глускин спросил: «Куда?» Министр-кандидат ответил: «Куда хочешь, только чтобы я тебя не видел!» Глускин метал громы и молнии, грозил испепелить Токтогонова, вынашивал идеи газетных фельетонов, ездил с жалобами в Москву. Бесполезно. Дорогой Никита Сергеевич Хрущев обеспечил республикам независимую государственность, и они государили. Кончилось тем, что Глускина отправили доцентом кафедры Истории КПСС в Пржевальский пединститут. Правда, мечта Токтогонова избавиться от общества Глускина не осуществилась. Очень скоро министра по какой-то причине сняли с занимаемого поста и отправили директором института в тот же Пржевальск, где он и соединился с Иосифом Наумовичем. Новым министром назначили тов. Тургунова – маленького толстенького человека. Превзойти Токтогонова в тупости едва ли представлялось возможным. Но Тургунов только начинал карьеру министра просвещения и потому кандидатской степенью обзавестись не успел. Не знаю, имел ли он законченное высшее образование. Кое-кто утверждал, что эта восходящая на государственном горизонте звезда прослушала курс Учительского Института. Иногда, общаясь с ним, я убеждался, что в данном случае, может быть, имеет место некоторое преувеличение: министр говорил междометиями и, смеясь, пускал слюну с непосредственностью годовалого младенца.

В министерстве просвещения Киргизской ССР был один умный и порядочный человек – первый заместитель министра Борис Максимович Дядюченко. Я с ним познакомился официально, когда прибыл на работу во Фрунзе. Запросто поговорив со мной, он сказал бухгалтеру: «Оплатите ему проезд в мягком вагоне, чтобы исправить первое впечатление от периферии». Потом он был в гостях у Глускина по поводу утверждения того в кандидатском звании. Там Гришков и я познакомились с ним поближе и убедились в его высоких достоинствах. Так вот, Тургунов захотел иметь другого заместителя. По этой причине Б. М. Дядюченко перевели заведующим кафедрой Истории КПСС в наш институт.

Б. М. Дядюченко повел себя в коллективе так, будто он в нем работал всю жизнь. Было немного тяжело смотреть, как этот немолодой сравнительно человек заговорил о кандидатской диссертации, набросал план, стал советоваться, как приступить к делу. Я выложил весь свой опыт и заметил, что Борису Максимовичу все его будущие штудии страшно неинтересны, но что он будет этим заниматься, потому что так надо. К своему переводу на новую должность он отнесся спокойно. Как-то шли мы в книжный магазин (Б. М. Дядюченко, пользуясь старыми связями, брал мне кое-какие книги. В тот момент мы шли за двухтомником Аристофана.) Я спросил его: «Почему все министерство состоит из кретинов, неужели в Киргизии даже для министерства нельзя подобрать порядочных людей. Кому понадобился ваш перевод?» Он ответил: «Не знаю. Кому-то так удобнее. В жизни много сложностей. Ты кандидат, ты и разбирайся в этом. Мою роль в министерстве не преувеличивай. Глускин парень горячий, но выгнали его зря. А я ведь не мог помочь!» И тут же добавил: «Ты молодой, тебе легче будет!» (Я убедился, что отцы всегда полагают, будто детям оставляют превосходное наследство, и нужно только умело воспользоваться им. Так думал, наверное, и А. Ф. Македонский. Изучая историю, я убедился: дети опоганивают жизнь еще успешнее отцов. Трагедии сменяются фарсами. Это я говорил. Теперь надеюсь на электронно-вычислительные машины, которые определят дураков на чистку сортиров. Впрочем, может случиться и обратное, если не произойдут существенные перемены среди лиц, занимающихся программированием.)