В садах Эпикура

«Ленинский путь» напечатал разгромную статью одного из преподавателей факультета иностранных языков, посвященную педагогической практике. Статья, вышедшая под эгидой Штока, была совершенно непригодна с профессиональной точки зрения. Ставка делалась просто: всякая газетная статья должна обрушивать на ректорат неприятности. Не тут-то было! Я посоветовал Эшмамбетову дать отпор, направив в редакцию мнение ректората о статье. За оформление мнения взялся я сам и через два дня оно лежало на столе редактора «Ленинского пути». Еще через день из редакции позвонил А. Я. Шток и заявил, что ему ясно, кто писал ответ. Я его поздравил за догадливость и поблагодарил за честь! Он добавил угрожающим тоном: ректорат некритически относится к себе и не умеет реагировать на выступление прессы. Я ответил, что ректорат не обязан отчитываться перед А. Я. Штоком. Если его наш ответ не удовлетворяет, он может продолжать полемику. Мы же оставляем за собой право обосновать некомпетентность редакции в обсуждаемых вопросах на любом уровне: «Вас это устраивает, Александр Яковлевич?» Александр Яковлевич, убрав из голоса металл, предложил полемику прекратить, попросил отнестись терпимо к автору заметки. Ну, это я обещал сделать с чистой совестью: бедняга просто вызывал у меня чувство жалости, как больной человек.

Шел май 1960 года. Я увлеченно работал и каждый день видел результаты труда. Заочное отделение оформилось. Между тем я уже с зимы преподавал на первом курсе факультета иностранных языков латынь. Случилось это так. Ирина Павловна Карасева увидела у меня на столе оттиск какой-то моей статьи и обнаружила в ней ссылки на латинские источники. Она спросила: «Вы знаете латинский язык?» «Конечно, – ответил я, – ведь моя специальность Древний Рим». Здесь-то и выяснилось, что латынь ведет Л. Н. Базыкина и у нее слишком много часов. Мне сделали соответствующее предложение, я с удовольствием взялся за дело. Чтобы вызвать интерес к предмету, я прочитал студентам лекцию о римской литературе. Послушала меня и Ирина Павловна. Осталась довольна. Я так увлекся делом, что хотел даже отказаться от отмены занятий, когда в институт заехал известный писатель Константин Симонов. Все-таки меня убедили. Я отпустил своих студентов на встречу с Симоновым, а сам оказался в президиуме. Симонов отлично читал стихи. Я слушал и думал, что чуть было не совершил глупость, упираясь с отменой занятий. Сохранилось несколько фотографий, где мы сфотографированы с Симоновым.

Кроме латыни и руководства заочниками, было еще много дел. Ф. Н. Заитов ушел в отпуск и я замещал его. Между тем для института достраивали новый корпус у подножья Сулейманки. Эшмамбетов сосредоточил усилия на ускорении строительства, и оно быстро стало продвигаться. Это прибавило нам работы. Каждый день мы ходили в новый корпус, следили за ходом работ, давали указания и т. д. Работа кипела, за ней мы не видели подводных течений, склок и групповщины, безусловно имевших место в институте. Мы в них не вмешивались, они локализовались. Конечно, на кафедрах, факультетах была грызня, были недовольные, но не это определяло жизнь института, хотя и портило временами настроение Эшмамбетову, мне, Гришкову, который стал парторгом института. Подличал Мамуров, творил гадости Колчаев, кто-то попадал в вытрезвитель, кто-то бил жену и т. д. Гришков и я нередко страдали от того, что все это делается. Становилось муторно на душе. Но мы делали дело, не отдаваясь мелочам.