В садах Эпикура

Начались вступительные экзамены на заочном отделении. Предстояло принять 600 человек. Как всегда, обнаружился наплыв заочников на исторический факультет и недобор на физико-математический, однако я распорядился не снижать требовательности, независимо от размеров конкурса. Начали мы с твердого составления расписания консультаций и экзаменов. Но составить – одно дело, осуществись – другое. Вот почему я организовал четкую проверку за консультациями и экзаменами. Обнаружив, что кто-то из преподавателей «забыл» явиться на консультацию или опоздал на экзамен, я принимал крутые меры: виновному объявлял выговор, доводил это до всеобщего сведения. Все занятия пошли по графику. Я сам шифровал письменные работы, контролировал их проверку. Это понравилось. Языковеды, которым пришлось за один день прямо в одной из аудиторий проверить сочинения, сначала негодовали. Тем не менее были довольны, что им никто не мешал проверять работы. Об этом мне сказала Ирина Павловна Карасева. Вступительные экзамены прошли спокойно. Так же прошло и зачисление. Произошла одна нелепость. Абитуриентка на литературный факультет – Стелла Юрченко – получила «двойку» по сочинению. Она попросила показать ей ошибки. Я достал сочинение, и оно оказалось абсолютно грамотным. Еще бы! Юрченко окончила до этого Московский Институт Связи и теперь решила сменить специальность. Связисткой она работать не хотела. В чем же дело? Писала она на так называемую «свободную тему»: «Почему я хочу стать учителем?» Сочинение было написано в хорошем стиле, но не соответствовало трафарету. Так вот, наша милая Ирина Павловна, обнаружив «несерьезность», и влепила «двойку». Я разговаривал с Ириной Павловной, пробуждал в ней чувство юмора – бесполезно. Она стояла на своем, а сменить оценку я не имел права. Мое отношение к делу я спокойно изложил милой женщине Стелле Юрченко и ее возмущенному супругу. Они заявили, что будут жаловаться. Я развел руками… Они пожаловались в «Комсомольскую правду». Пока там жалобу рассматривали, Стелла успешно сдала экзамены на стационар Инфака, а мы стали друзьями. Жалобу на меня «Комсомольская правда», по сложившейся традиции, направила ко мне с требованием разобраться. Ну что же, я разобрался. Не мог же я воспитать в Ириночке Павловне чувство юмора!

Нелепости нелепостями, были и неприятности. Мы организовали прием на географический факультет. Заявлений было множество, конкурс огромный. Экзамен по географии затянулся до поздней ночи. К счастью, я на нем присутствовал. Сдавали его несколько девиц, работавших в Ошском аэропорту. Они получили заслуженные «тройки» и пошли жаловаться в Горком партии: как это им, членам бригады коммунистического труда, поставили «тройки»? Ко мне пожаловала инструктор Горкома Койнова и попыталась пробудить во мне спавшее вечным сном чувство уважения к таким бригадам. Я спросил т. Койнову, поступали ли жалобы от получивших отличные оценки. Она ответила с изумлением, что таких жалоб не поступало. Я сказал: «Вот видите, значит отличники вполне полагаются на объективность экзаменаторов, а троечники – нет! Так кто, собственно, заслуживает большего доверия, отличники или “троечники”»? Товарищ Койнова не была готова к такому обороту беседы. А когда я попросил показать мне в правилах приема то место, где запрещалось бы знания участников бригад коммунистического труда оценивать на «тройку», она и вовсе смешалась и сказала, что пришла только кое-что выяснить для себя. Ну мы и выяснили. Нет! Я не менял правильных решений. К этому я еще вернусь.

Наступила летняя сессия. Июнь – месяц в Оше всегда самый жаркий. Для меня он полыхал адским пламенем. К началу сессии я составил общеинститутское расписание. На его основе составили расписание по факультетам. Кроме Гришкова, мне много помогали Д. М. Лондон, ведавший дошкольным отделением, В. В. Гудков, руководивший заочниками большого Филилогического факультета, А. Айдашев – на биологическом. Занятия проходили в корпусе института и в школе. Я с утра был занят на историческом факультете, где читал несколько трудных курсов (больше читать было некому), во второй половине дня принимал заочников, решал административные дела. За порядком во время занятий в главном корпусе во время моего отсутствия наблюдал Ф. Н. Заимтов, вернувшийся из отпуска… Ко всеобщему удивлению, занятия шли по расписанию, без особых срывов. Мои секретари работали на полную мощность с хорошим знанием дела. Я успевал все: беседовал с заочниками, заслушивал информацию заместителей деканов, давал распоряжения секретарям, был в курсе бурных дел. Хватало сил и энергии. Первая летняя сессия в Ошском пединституте успешно завершилась. На факультетах прошли собрания, я выступал с разъяснениями положений, выдвинутых в статье с подзаголовком «А ваше мнение?» Один из заочников мне сказал: «Нам это нравится». Это был хороший заочник, и мнение его имело для меня смысл. Впрочем, слухи на этот счет шли и по институту, и по городу благоприятные. Заочники разъехались. Можно было подвести итоги.