В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Много людей стоитъ на улиц, благодаря теплому воздуху. Мы выходимъ изъ экипажа и входимъ въ домъ. Человкъ, котораго мы принимаемъ за хозяина, говорить намъ что-то и загораживаетъ дорогу. Онъ говоритъ не по-русски, а, вроятно, на одномъ изъ кавказскихъ нарчій. Мы складываемъ свои вещи и не обращаемся больше къ хозяину. Вдругъ вырастаетъ передъ нами одтый въ черкеску человкъ, который сообщаетъ намъ на бгломъ французскомъ язык, что во всей станціи нтъ ни единаго свободнаго мстечка.

Что же длать?

Онъ подзываетъ маленькаго человчка, который стоитъ въ невроятно огромномъ бурнус внизу на дорог; его зовутъ Григорій. Какъ только Григорій слышитъ, о чемъ идеть дло, онъ утвердительно киваетъ головой, увряя, что мы найдемъ себ пристанище, и указываетъ намъ впередъ.

Мы вытаскиваемъ свои вещи снова, усаживаемся въ экипажъ и демъ. Григорій бжитъ подл насъ. Ему никакъ не мене пятидесяти лтъ, но онъ бжитъ, словно мальчикъ, несмотря на свой огромный кафтанъ и массу оружія, которымъ онъ обвшанъ.

Григорій приводитъ насъ къ удивительному двухъэтажному каменному дому, стоящему на каменныхъ же столбахъ. Никогда не видывалъ я ничего смшне. Домъ, со множествомъ удивительнйшихъ норокъ, лазеекъ и засадъ. Намъ отводятъ комнату во второмъ этаж. Можемъ ли мы получить эту комнату въ свое исключительное распоряженіе?

Да. И наши вещи вносятся въ домъ. Нельзя ли достать бифштексъ съ картофелемъ, хлба и пива? Григорій киваетъ и летитъ внизъ по лстниц въ своемъ кафтан.

Мы выходимъ и оглядываемся: темныя, совсмъ низкія горы; лунный свтъ, на юг башеньки и купола монастыря, на желзныхъ крышахъ котораго отражается сіяніе луны. Блестящіе купола на темномъ фон ночи изумительно красивы. Внизу по дорог бродятъ люди и лошади, почтарь прозжаетъ мимо и трубитъ въ свой рогъ.

Когда мы приходимъ домой, то навстрчу намъ выходитъ Григорій и сообщаетъ, что былъ на станціи, но не могъ добыть намъ бифштекса. Не хотимъ ли мы чего-нибудь другого? — И Григорій вытаскиваетъ изъ складокъ на груди своего кафтана живого цыпленка. Мы утвердительно киваемъ, и находимъ, что жареный цыпленокъ — превосходное блюдо. Григорій снова летитъ внизъ.

Черезъ нсколько времени Григорій уже зарзалъ цыпленка; мы видимъ изъ своего окна яркій свтъ на двор: Григорій разводитъ огонь и дйствуетъ за повара.

Очагъ находился подъ открытомъ небомъ, топливомъ служатъ стволы подсолнечника, который походитъ здсь на небольшія деревца, и горитъ превосходно. Григорій ставитъ на огонь горшокъ съ водою; когда вода нагрлась, обмакиваетъ онъ въ нее цыпленка и принимается ощипывать его. Онъ кажется при свт огня маленькимъ и темнымъ, словно подземный духъ. Григорій аккуратно длаетъ свое дло, раньше, — чмъ начать жарить, онъ опаливаетъ пухъ до самаго корня.

Намъ подаютъ пость, и кушанье на вкусъ превосходно; но уже во время ужина начинаютъ насъ такъ кусать клопы, что мы перестаемъ сть раньше, чмъ бы хотли. Наскомыя выползаютъ изъ дивана, на которомъ мы сидимъ за недостаткомъ стульевъ, и взбираются на насъ. Славная намъ предстоитъ ночь, думаемъ мы и ршаемъ лечь спать, какъ только можно позже. Мы снова выходимъ на воздухъ.

У Григорія внизу лавка, онъ купецъ, и когда онъ не прислуживаетъ намъ, то стоитъ въ лавочк и продаетъ разные превосходные нмецкіе товары, которыхъ у него настоящее изобиліе. Не безъ гордости показываетъ онъ намъ эти товары, привезенные такъ издалека, карманныя зеркальца, портмонэ и перочинные ножи.

Но, кром того, въ его лавк лежитъ еще цлая груда кавказскихъ ковровъ, и они-то интересуютъ насъ гораздо боле. Если бы только не такъ далеко было до дому! И если бы, къ тому же, ковры не были такъ тяжелы! Но они не дороги и въ высшей степени искусно сотканы. Женщины, которыя изготовили эти мастерскія произведенія искусства, имли, повидимому, безконечно много времени.

На улиц тихо, на дорог нтъ больше зды, но люди и не думаютъ отправляться на покой. Тамъ и сямъ на краю дороги сидятъ люди и болтаютъ между собою, длая это совершенно такъ же, какъ и сосди у насъ дома; покуриваютъ свои трубочки, опираются руками на колни и вертятъ соломинку между пальцами.

Лошади со станціи ходятъ по лугу и пощипываютъ тамъ и сямъ травку, дале за стной одного дома кто то играетъ на струнномъ инструмент и подпваетъ.

Мы прислушиваемся и подходимъ ближе. Это молодой мальчикъ, его псня звучитъ однообразно, но хватаетъ насъ за душу. Мелодія напоминаетъ намъ народныя псни, изданныя Торомъ Ланге; здсь текстъ ихъ становится глубоко понятенъ намъ, и мы сознаемъ, какимъ изящнымъ поэтомъ былъ этотъ датчанинъ-изгнанникъ.