В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Невозможность соответствовать высокому стандарту «интересной жизни» помечается – и, видимо, может переживаться – как серьезная девиация. Если негативным двойником «счастья» в идеологическом дискурсе сталинских времен, по мнению Шейлы Фицпатрик, оказывалась «тоска» (Fitzpatrick, 2004), то теневой стороной увлеченности становится «скука» и ее синоним в рамках языка «оттепельной» публицистики – «равнодушие». Скука, которую Виктор Франкл считает основным проявлением «экзистенциальной фрустрации» (Франкл, 1990 [1969]: 309), обсуждается и осуждается в материалах «Юности» (и других молодежных изданий) чрезвычайно часто. Как правило, поводом для дискуссии служит публикация читательских писем, преисполненных отчаяния, вполне сопоставимого с отчаянием обманутой Вали Ф.:

Я не знаю, чем жить и зачем жить. Меня уже ничего не интересует. Я пробовала себя насиловать, заставлять себя интересоваться, но из этого ничего не вышло. Я не знаю, куда себя деть. Помогите мне. Лидия Н. (Кузнецов А., 1959: 96)[53].

Недостижимость заданной модели «интересной жизни» может оборачиваться настоящим когнитивным тупиком – советы «старших товарищей», призванные помочь из него выйти, нередко противоречат друг другу и сами себе, создавая эффект замкнутого круга. С одной стороны, ситуацию скуки – как и ситуацию, в которой оказалась Валя, – предлагается считать проблемой восприятия действительности, проблемой отношения к происходящему:

В одном я глубоко убежден, – это в том, что любое дело может быть и интересным, и скучным. Все зависит от того, как относишься к этому делу и какой видишь в нем смысл <…> Целеустремленности <…> не хватает сейчас многим комсомольцам <…> Поэтому многим скучно (Борко, 1956: 94);

От скуки есть только одно лекарство <…> – активность. Активное, деятельное отношение к жизни, ко всему, что тебя окружает (Долинина, 1963: 84).

Но, с другой стороны, как формулирует Анатолий Кузнецов, «без интересов нет целей, без целей нет деятельности, без деятельности нет жизни» (Кузнецов А., 1959: 98). Таким образом, скука возникает в бездействии и в отсутствие целеустремленности, однако, чтобы запустить механизм целеполагания и стремление действовать, необходимо победить скуку и испытать искренний интерес к миру.

Скука – своего рода провал, разрыв в той пронизанной смысловыми связями конструкции социальной реальности, которая собирается на страницах журнала. Такой разрыв неподконтролен рациональному анализу, его нельзя преодолеть осознанным усилием («я пробовала себя насиловать, но из этого ничего не вышло») – вероятно, поэтому участники дискуссий пытаются заполнить его преимущественно через прямую или косвенную апелляцию к «настоящему».

Так, часто высказываются предположения, что читатели, жалующиеся на скуку, еще не нашли своего «настоящего» призвания (Долинина, 1963: 82). Не менее часто предполагается, что они разочарованы, поскольку столкнулись с «настоящей жизнью», не соответствующей идеализированным, «книжным» ожиданиям – той «романтике из песенок», противником которой объявляет себя Зверев:

Я видел, как очень хорошие люди, поднятые и, как говорят, окрыленные этой звонкой «романтикой из песенок», сталкивались с прозой жизни и очень быстро теряли свое приподнятое настроение. Причем не от малодушия теряли, а от несовпадения: они подготовлены были совершенно к другому (Зверев, 1966: 65).

Или у другого автора: