В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Стоит обратить внимание: тематика будущего в тех выступлениях, в которых она имела не декоративное, а содержательное значение, нередко и чрезвычайно тесно связывалась с актуальными для съезда дискуссиями о персонаже соцреалистической литературы – о «положительном» и «приземленном» герое, об «устремленности к идеалу» и «реалистической типизации», о «теории бесконфликтности» и «правде жизни». Если и можно говорить о том, что материалы съезда позволяют зафиксировать некие признаки социальных изменений, то, несомненно, наиболее важным симптомом здесь являются именно эти, казалось бы, исключительно «внутрицеховые» дискуссии – они указывают на заработавшие механизмы переинтерпретации социальной реальности, на переоценку границ правдоподобия, переосмысление основных условий, по которым конструируется и распознается реальное. Вне зависимости от того, какую функцию те или иные участники обсуждения отводили воображаемому будущему (по мнению одних, оно должно было репрезентировать высокие идеалы, по мнению других – отражать типичное, коль скоро в социалистическом обществе типичны явления, за которыми будущее), эта функция в любом случае оказывалась определяющей, ключевой для выстраивания отношений с «реальным».

Место научной фантастики в этих дискуссиях, конечно, периферийное, однако заметное. «Научно-фантастический жанр» признается слабым звеном соцреалистической литературы, требующим незамедлительного развития; о его статусе свидетельствует сам состав высказывающихся на эту тему: помимо Полевого, представлявшего литературу для детей, право голоса тут делегируется гостям съезда, внелитературной общественности – секретарю ЦК ВЛКСМ Алексею Рапохину и коллективу дрейфующей научной станции «Северный полюс – 3», за невозможностью личного присутствия направившему съезду радиограмму (Там же: 48–49, 244, 225). Собственно говоря, высказывания о недоразвитости советского фантастического жанра звучали и на Первом съезде писателей, однако теперь к ним добавляется прямая констатация дефицита коммунистической футурологии – повествований о достигнутом наконец коммунизме. Подполковнику А. Васильеву ситуация видится следующим образом:

Почему у нас нет романов и поэм о коммунизме, о людях будущего? Ведь до сих пор роман Чернышевского «Что делать?» с его эстетическими и этическими проблемами человеческих отношений, образами людей и творцов будущего общества – единственная книга о коммунизме. А таких книг ждет от нас молодежь (Там же: 275).

Дальше попробуем разобраться с тем, как в действительности была устроена литература о будущем, написанная и опубликованная примерно в это время, – что происходило с футуристически ориентированной научной фантастикой между «сталинизмом» и «оттепелью»[25].

ОГРАНИЧЕНИЯ И ИХ ГРАНИЦЫ

Библиографический список произведений, в которых хоть в какой‐то степени предпринимаются попытки представить будущее, в самом деле окажется небольшим. Значительную его часть составят тексты, именовавшиеся «очерками» и принадлежавшие к специфическому для тех лет типу научно-популярной беллетристики: ближайшие планы и проекты в области науки и техники преподносились в игровой форме «репортажа из будущего» (так называлась постоянная рубрика в журнале «Техника – молодежи»), «интервью», «научного отчета», еtc. (в некоторых случаях игра могла быть поддержана иллюстративным материалом – имитацией газетных передовиц, служебных документов, фотографий «из будущего» и даже фиктивным титульным листом, датированным 1974 годом (Полет на луну, 1954, 1955)). В остальном – это рассказы и повести со специально акцентируемой адресацией детям (ученикам средних или старших классов) и с ярко выраженными дидактическими задачами.

Горизонт допустимого будущего в целом отвечал требованиям, заявленным в статье Иванова: «провидеть вперед» удавалось не более чем на двадцать лет. Соответственно, повествование лишь в редких случаях посвящалось уже построенному коммунистическому обществу, преимущественно же – строительству коммунизма. Скачок в «прекрасные дали» совершается лишь дважды, незадолго до выхода «Туманности Андромеды» – в рассказе Владимира Савченко «Пробуждение профессора Берна» (я еще вернусь к нему ниже, пока же отмечу, что само описание мира коммунистического будущего исчерпывается в этом самобытном тексте буквально одной фразой) и в очерке Льва Попилова «2500 год. Всемирная выставка». Во всех прочих произведениях речь идет о будущем, в котором суждено жить не далеким потомкам, а непосредственно людям настоящего.