В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Мы на Луне! Мы на Луне, друзья!!! <…> Мы сели на Луну. Сейчас мы выйдем наружу. Михаил Андреевич идет на разведку. Ему, командиру, по праву принадлежит честь первым выйти на Луну. Он пожимает нам руки и скрывается в тесной клетке шлюза. Медленно идут минуты… Ждем, прижав лбы к окну. Но вот открывается наружная дверь шлюза, падает вниз пластмассовая лесенка, из двери показываются башмаки, ноги, туловище. Наш командир осторожно спускается вниз, нащупывая ступени (Полет на луну, 1955: 140).

Таким образом, «пределы» научной фантастики интересующего меня периода в целом действительно чрезвычайно заметны. Разумеется, в каких‐то произведениях они заданы особенно жестко и демонстративно (естественно, именно эти тексты цитировались мной в первую очередь), в каких‐то – присутствуют, но почти не акцентируются. Более того, стратегия осторожности и (само)ограничений вполне может подвергаться критике. Так, уже в 1954 году журнал «Техника – молодежи» публикует рисованный фельетон, название которого удивительно подходит к ситуации, только что мною рассмотренной, – «Заредактированный полет». Ироничные рисунки постоянного автора журнала Флорентия Рабизы высмеивают одновременно чрезмерную заземленность научной фантастики и (в более широком контексте) «редакторов-перестраховщиков»: рукопись «об увлекательном путешествии мальчика Сережи на далекую, загадочную планету Сатурн» в результате многоступенчатой правки, постепенно сокращающей маршрут (Луна – стратосфера – обычный самолет – трамвай), превращается в «интересный рассказ о том, как однажды послушный и воспитанный мальчик Сережа, приготовив все уроки, гулял со своей доброй бабушкой по бульвару» (Рабиза, 1954: 40).

Однако для предпринимаемого здесь исследования недостаточно указать на непреодолимые для этой литературы преграды или на полемические жесты по отношению к ним, все‐таки пока еще единичные; следующая задача – выяснить, как компенсировалась необходимость держаться в пределах, каким образом удавалось совместить должное с желаемым, какие ресурсы позволяли (и позволяли ли) включить в эту конструкцию те или иные проявления субъектности, наполнить «будущее» субъективными переживаниями и субъективным смыслом.

ЭНТУЗИАЗМ, ВДОХНОВЕНИЕ, ЖАЖДА ЗНАНИЙ

Конечно, жесткость рамочных условий и большое количество непреодолимых границ уравновешивались манифестациями прямо обратного – беспредельных возможностей советского человека в познании окружающего его мира:

Побывают ли люди в окрестностях Веги? Во всяком случае, очень не скоро. Пока Вега далеко за пределами наших возможностей… Но не стоит рассуждать о пределах нам, вышедшим на передний край науки. Перед нами беспредельный мир, за нами – советские люди, их воле, мужеству, жажде знаний нет предела (Полет на луну, 1955: 168);

Советские звездолеты покроют межпланетные пространства десятками трасс своих перелетов. Они раскроют все тайны, ревниво хранимые природой. Пытливый взор человека проникнет в самые отдаленные окраины нашего мира – системы Солнца. Когда‐нибудь им станет тесно и тут. Тогда они вырвутся за пределы этой системы. Нет границ, нет пределов дерзанию свободного человеческого ума! Нет границ познанию!.. (Мартынов, 1955: 215).