В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Этот факт чаще всего специально подчеркивается: иногда персонажи, сверстники предполагаемого читателя, достигают будущего путем естественного взросления (Казанцев, 1952, 1956; Полет на луну, 1954, 1955); но даже если все происходит более фантастическим и более быстрым образом (машина времени, сновидение etc.), герои встречают в светлом коммунистическом мире своих повзрослевших знакомых, а то и самих себя (Кузнецова, 1955; Павловский, 1956). Так или иначе, дистанция между настоящим и будущим почти всегда прочерчивается, простраивается логически, в будущее можно лишь перенестись из настоящего – каноны, позволяющие просто вообразить грядущий мир, представив его как некую самодостаточную данность, в этой литературе еще отсутствуют.

Собственно, ответственность за конструируемое будущее делегируется фигуре читателя:

Что такое будущее? Это ваши дела, юные читатели, то, что вы изготовите, соорудите, создадите, выстроите, когда станете взрослыми, мастерами своего дела (Полет на луну, 1955: 3);

…И кто знает, что еще совершите вы, дорогие ребята, в будущем, которое будет прекрасно! (Павловский, 1956: 96).

При этом голосу, который распознается как авторский, свойственны предельная осторожность и предельное самоограничение, вплоть до самоуничижительной риторики:

Разве можно придумать лучше того, что будет на самом деле?.. Пусть я буду неправ во всем! Я не собираюсь пророчествовать! (Казанцев, 1956: 473–474).

Вообще, практически обязательный элемент научно-фантастической публикации этого времени – сопроводительный текст «от автора» или «от редакции» (а нередко сразу несколько текстов: предисловие, послесловие, комментарий эксперта etc.), в котором (в которых) рамки только что предпринятого разговора о будущем разоблачаются как условные – как фантазия, мечта, вымысел, – то есть по определению ущербные, уступающие великой реальности. Эта осмотрительность, с коммуникативной точки зрения, как правило, избыточная (во всяком случае, жанр произведения сложно не распознать – он почти всегда фигурирует в подзаголовочных данных), свидетельствует не только и, думается, не столько об отсутствии устойчивых читательских конвенций, правил восприятия такого рода литературы, сколько о категорической табуированности даже минимальной, даже игровой попытки присвоить будущее, сделать его объектом персонального воображения. И в этом смысле чем азартнее предпринимаемая игра в будущее, чем сильнее она захватывает играющих, тем бόльшим количеством рамочных разоблачений сопровождается (Полет на луну, 1954, 1955). Редким исключением оказывается опять же очерк «2500 год. Всемирная выставка»: он снабжен и предисловием, и послесловием, однако вместо обычных пояснений здесь – игровая ссылка на загадочную «магнитную пленку», при невыясненных обстоятельствах попавшую к эксплицитному автору.

Существование готовой, «объективной» истины о будущем, складывающейся из «точного знания законов общественного развития» и «строгих колонок цифр народнохозяйственных планов» (см. приведенные выше цитаты из выступления Шепилова на Втором съезде советских писателей), делает рискованной любую индивидуальную инициативу; пределы литературного письма ощутимо задает страх ошибиться, страх не учесть какое‐нибудь из многочисленных нормативных предписаний или интерпретировать его неправильно.

Своеобразным отражением этой нарративной проблемы является один из самых распространенных в рассматриваемых мною текстах сюжетных конфликтов: персонажи сталкиваются с необходимостью разрешить для себя противоречие между «законами развития», которые всегда объективны и неотменимы («Мечта воплощается в жизнь – таков естественный ход развития» (Полет на луну, 1955: 3)), и свободой воли (безусловной ценностью поступка и подвига). Джеймисон описывает это характерное для марксизма противоречие как «напряжение между фатализмом и волюнтаризмом» (Jameson, 2010: 26). Принимая безальтернативно правильное решение – приближать светлое будущее, герои советской научной фантастики в то же время вынуждены смириться с мыслью, что от них ничего не зависит: возможность не приближать его, отменить, изменить отсутствует в принципе. В любом случае найдутся те, чьими силами будет реализовано единственно возможное и единственно должное.

Коль скоро будущее неизменно, незаменимых персонажей, разумеется, нет: