В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Таким образом, «творческое напряжение» здесь – постоянно поддерживающийся аффект; чем оно выше, тем большей отдачи требует от со-общников (ср.: «В Утопии сделать новое открытие значило воспламенить умы» (Уэллс, 1964б: 334)). Подзаряжаясь друг от друга, строители коммунизма обретают смысловые основания собственных действий и собственной жизни в целом. Так, повар экспедиции на Луну (мало чем отличающейся от экспедиции на Северный полюс), деревенская девушка Маруся, неожиданно обнаруживает себя инициатором грандиозного проекта озеленения безжизненного лунного ландшафта – выращенный ею к обеду лук вдохновляет товарищей на масштабные планы. Разумеется, она с напряженным вниманием следит за тем, как обсуждается возможность их реализовать, и испытывает эйфорию, когда понимает, что ее существование (почти по Достоевскому: «луковку подала») полностью оправданно:

Слушала я, дохнуть не смела. Когда Сережа сказал: «Ничего не выйдет», – у меня сердце замерло. Но слышу, он продолжает, голос окреп, плечи развернулись <…> Поняла я, что Сережа дело говорит. И такая радость у меня поднялась! <…> Как большая награда была мне эта минута. <…> Поняла я: оправдали мы себя, не зря послали нас на Луну. И такая гордость у меня: не я это все выдумала, но при мне было сделано, с моей помощью, от моей рассады все‐таки пошло (Гуревич, 1955: 35).

Логика энтузиазма специфична тем, что, опираясь на декларативно рациональное целеполагание («сугубая деловитость и практичность»), энтузиазм тут же его разрушает, вымывая из социального действия любую другую телеологию, кроме собственно аффективной:

Тысячи людей, молодых, здоровых, веселых, увлеченных романтикой грандиозных задач и трудностей, продолжали одну из традиций нового общества – отдавать все лучшее: силы, уменье, радость жизни – на служение обществу, совершать для него трудовые подвиги. Все это можно было сделать и завтра, и послезавтра в своих учреждениях и на заводах, но людям не терпелось. Они не хотели ждать (Казанцев, 1956: 216).

Прагматика трудового подвига определяется исключительно внутренней потребностью самих энтузиастов. Здесь имеет смысл подробнее остановиться на романе Казанцева; этот текст вообще представляет собой своего рода грамматическое пособие по советскому энтузиазму, специфический свод сложных правил, в соответствии с которыми выстраивается иерархия различных типов энтузиастического поведения – далеко не всякий энтузиазм окажется достаточно зрелым и политически грамотным (ср., скажем: «Я когда‐то еще перед началом стройки выступал на собрании и предлагал всем строителям отказаться от зарплаты, думал, в этом и есть коммунизм. Надо мной посмеялись, меня поправили» (Там же: 336)). Кульминацией романа становится характерный конфликт вокруг вдохновенной идеи экономии металла, лишенной какого бы то ни было экономического смысла: строители ледяного мола в Арктике изобретают технологию, позволяющую обойтись без труб; она отличается оригинальностью, но требует немыслимых трудозатрат и издержек. Узнав об инициативе, металлурги, ранее прекрасно справлявшиеся с производством труб, берут на себя повышенные обязательства:

Мы, металлурги, с волнением узнали о вашем желании вернуть обратно тот металл, который вам выделила страна. Но мы отлично понимаем, какой ценой можете вы это сделать. Нам легче, товарищи, взять на себя этот груз. Металлурги обещают возместить стране то количество металла, какое вы хотите ей сберечь. <…> Работайте, товарищи! Не заботьтесь о металле. Трубы у вас будут. Сверхплановый металл страна получит (Там же: 333–334).

Это, однако, не останавливает строителей-энтузиастов: