В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Так выглядит завершение обеда в детской столовой. Взрослые в этой литературе придерживаются куда более умеренного рациона (и вполне ограничиваются, как правило, бутербродом или яичницей), однако несмышленые дети, путая кнопки на автоматизированных линиях доставки питания, демонстрируют неисчерпаемые возможности коммунистических кладовых, столь притягательные для голодных послевоенных лет: в одном случае вместо лимонов по ошибке получается «окорок ветчины» (sic!) (Там же: 240), в другом и того более – жареный поросенок и торт на двенадцать персон вместо скромного завтрака для мамы (Громов, Малиновский, 1956 (№ 6): 71).

В архитектуре и дизайне воссоздаваемого будущего наблюдается аналогичная двойственность: ампирные излишества (черный гранит и белый мрамор, барельефы и колонны, скульптуры спортсменов и фонтаны, плюш и бархат, позолота и хрусталь) соседствуют с «новыми материалами» (фосфорное стекло и, разумеется, пластмасса, которая используется повсеместно – и в строительстве, и в производстве кухонной утвари, и в текстильной промышленности). «Новым материалам» приписывается легкость, удивительная прочность и обязательно прозрачность; для неподготовленного глаза они даже могут казаться невидимыми: «Увидев девушку, капитан не поверил глазам. Она была, как и вчера, в сером костюме и с непокрытой головой. Дождь словно не существовал для нее, не смел намочить ее одежду… и, конечно, в следующее мгновение Федор заметил прозрачный плащ, которым она прикрылась» (Казанцев 1956: 71). Иными словами, перед нами чистая, не засоренная никакими дополнительными свойствами функциональность; вещь, сделанная из подобного материала, превращается в идею вещи, лишенную собственного визуального наполнения, лишь пропускающую и отражающую свет.

Таким образом, минималистичная (как сказали бы чуть позднее) функциональность и блестящая роскошь – два основных модуса, в которых здесь существуют вещи. Первый особенно актуален при описании приватных (хотя и по‐коммунистически не запертых на замки) территорий – аскетичного унифицированного жилья с редким вкраплением репрезентирующих национальную специфику роскошных акцентов:

Тулегенов предложил <…> провести этот час у него на квартире. Все вошли в комнату, отличавшуюся обстановкой от квартиры Медведя [разумеется, фамилия. – И. К.] лишь некоторыми деталями, указывающими на индивидуальные вкусы хозяина. Стены были украшены яркими восточными коврами. На одной из них висела домбра, красиво отделанная перламутром (Кузнецова, 1955: 248).

Второй модус разворачивается в полную силу в публичных пространствах, буквально ослепляющих сиянием и блеском: