В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Конечно, совершенно по‐другому представлена инаковость обитателей далеких галактик (было бы странно в главе о научной фантастике не упомянуть о них вовсе). От авторов интересующих меня текстов требовалось исходить из презумпции, что разумная жизнь может возникнуть лишь очень далеко от Земли. Это правило являлось не менее, а то и более жестким, чем близость описываемого будущего. Кроме того, существование инопланетян в этой литературе регламентировалось «законом развития общественных отношений»: коль скоро он един для всей Вселенной, все разумные существа должны быть антропоморфными, а все высокоразвитые цивилизации – коммунистическими.

Соблюсти столь строгие правила и одновременно рассказать сколько‐нибудь занимательную историю – задача повышенной сложности; конфликт, необходимый для развития сюжета, почти невозможен: пришельцы из космоса неизбежно окажутся добропорядочными представителями коммунистического общества (иначе они не обладали бы техникой, позволяющей добраться до Солнечной системы), земляне же покинуть пределы Солнечной системы еще не способны (проекты на ближайшее будущее гораздо скромнее). Понятно, что в таких обстоятельствах исключено воспроизводство сколько‐нибудь устойчивых, формульных сюжетов о внеземном контакте: встреча с инопланетянами здесь – уникальная редкость и потому сама по себе источник саспенса.

В отдельных случаях авторская изобретательность позволяет все‐таки представить пришельцев в роли идеологических противников. Так, в повести Бориса Фрадкина «Тайна астероида 117–03» коварные инопланетяне, похищающие экипаж земного космического корабля, оказываются изгнанниками с собственной планеты – как и положено, коммунистической (Фрадкин, 1956). Однако более любопытно другое решение.

В литературном сценарии Василия Соловьева «Триста миллионов лет спустя» простые советские шахтеры находят загадочную герметичную сферу, оставленную пришельцами триста миллионов лет назад соответственно. Ученым удается вскрыть ее (ведь «мысль везде развивается по одним законам» (Соловьев, 1957 (№ 1): 40)) и обнаружить послание – глобус Земли и фильм о Земле палеозойской эры. Земляне впечатлены этой бескорыстной миссией и планируют перенять эстафету – оставить аналогичное послание на Венере, на которой, по их наблюдениям, как раз зарождается жизнь. О самих инопланетянах мы не узнаём ничего, единственное проявление их присутствия – взгляд, обращенный на Землю:

Глаза жителя неведомой планеты глядят с экрана прямо в комнату. «Он» был уверен, что ему удастся заглянуть в глаза тех, кто начнет преобразовывать Землю через сотни миллионов лет. И он глядит, как более мудрый старший брат на юного – младшего брата… Улыбнувшись доброй, ободряющей улыбкой, приветливо и сдержанно склонив голову, «он» прикрывает прекрасные глаза… И опять что‐то вспыхивает на экране, раздается треск… Тишина… (Там же: 42).

Это иное, наделенное непроницаемостью зеркала и проницательным взглядом большого брата – возможно, наиболее яркий ответ на нарративную ситуацию, складывающуюся из многочисленных ограничений. Прямой взгляд, пронизывающий пространство и время, и есть то, чего не хватает персонажам, вынужденным концентрироваться на частностях и обитать на перифериях. Всевидящий, всепонимающий, всепрощающий взгляд воплощает идеальную авторскую позицию, в такой полноте всевластия почти недостижимую в этой литературе. Прекрасное божество, созданное по образу и подобию человека, пришедшее одновременно из прошлого и из будущего (коль скоро на ту же «ступень развития» когда‐нибудь поднимется и человечество), но рассказавшее землянам исключительно о Земле, – парадоксальная нарциссическая конструкция, специфический способ преодолеть нормативные пределы, оставаясь в их рамках.

* * *

Конечно, можно было бы выделить и описать «тенденции», свидетельствующие о приближении рассмотренных здесь текстов к «оттепели». Или, наоборот, обнаружить признаки глубокой укорененности этих произведений в большом тоталитарном нарративе. Первый вариант представляется мне более спекулятивным, второй – более обоснованным, но я в любом случае ставила перед собой другие задачи.