В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Таким кейсом, безусловно, является роман Ефремова – утопия, которая встраивалась читателями в практику почти религиозной «веры в будущее». Рассматривая «Туманность» с этой точки зрения, я постараюсь разобрать нарративное устройство романа и, возможно, указать на области, которые вытеснялись из актуального опыта чтения, не замечались, не рефлексировались, но, оставаясь частью нарративной ситуации, конечно, влияли на общее впечатление от текста.

ТЕМНАЯ ПЛАНЕТА

Как показал Фредерик Джеймисон, утопический нарратив – сам по себе неосуществимая утопия Нового времени. Невозможно создать повествование об универсальном и тотальном счастье, невозможно вообразить идеальное и абсолютное – неизбежны разрывы и сбои, в которых дает о себе знать то, что Джеймисон называет «вытесненной негативностью»(Jameson, 2005).

Отзываясь о «Туманности Андромеды» с несколько снисходительной завороженностью («…оригинальная культура Второго мира, чьи артефакты <…> производят на западного читателя <…> неартикулированное и беспокоящее впечатление простоты, неотличимой от наивного сентиментализма» (Джеймисон, 2006 [1982]: 45)), Джеймисон не видит особых затруднений в интерпретации этого романа:

Роман Ефремова предсказуемо организуется вокруг наиболее очевидной дилеммы, которую негативное ставит перед утопическим видением: а именно вокруг неустранимого факта смерти. В равной мере характерно и то, что тревога по поводу индивидуальной смерти в романе принимает форму коллективной судьбы: в потере [в оригинале – the loss, что по контексту может быть переведено и как «гибель», «крушение». – И. К.] космического корабля «Парус» с легкостью опознается риторическая фигура коллективного жертвоприношения на алтарь человечества (Там же: 43–44; Jameson, 2005: 291).

По мнению Джеймисона, очевидная неустранимость смерти лишь маскирует другие, более травматичные и потому более скрытые формы негативности – те, которые имеют отношение к организации утопического общества: два самых заметных в романе сюжета – депрессия Дар Ветра и муки совести Мвена Маса – свидетельствуют, согласно Джеймисону, о кризисе психиатрической и пенитенциарной систем соответственно, тем самым очерчивая пределы советского утопического воображения. И далее:

Не случайно также и то, что эти нарративные симптомы принимают пространственную, географическую форму. Уже у Томаса Мора возможность вообразить Утопию принципиально соотносится с установлением некоторой пространственной отграниченности (с выкапыванием огромного рва, превращающего «Утопию» в изолированный остров). Удаленная океанографическая станция [на которой излечивается от депрессии Дар Ветер. – И. К.] и остров-тюрьма [на который отправляется в добровольное изгнание Мвен Мас] маркируют, таким образом, возвращение приемов пространственного отделения и замыкания, формально необходимых для конструирования некоторого «чистого» и позитивного утопического пространства, они выдают постоянную тенденцию обнажения базового противоречия в производстве утопических образов и нарративов (Джеймисон, 2006 [1982]: 44).

Мне хотелось бы использовать эту обширную цитату, чтобы чуть сместить фокус рассмотрения утопии с разговора о (заведомо обреченном) проекте идеального общества к анализу организации утопического пространства.