В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Это – знамение времени, когда снова зазвучала в языке простых людей личная форма глагола. Ведь строить коммунизм – это значит не только возводить дома и домны, но это прежде всего расправлять крылья каждой человеческой личности для полета, оттачивать грани ее ума и души (Левина, 1963: 86).

Утверждение, что «новые люди», «люди грядущего» уже появились в настоящем, начинает особенно педалироваться незадолго до ХXII съезда («Очевидно, светлое коммунистическое будущее <…> совсем недалеко от нас. Где появляются люди, наделенные чертами грядущего, там они разливают вокруг себя светлые идеи и пробуждают живые надежды» (Кузнецов Ф., 1961: 82)) и вскоре прочно укореняется как публицистический штамп.

От художественной литературы все настойчивее ожидаются «произведения, раскрывающие сложный процесс формирования человека коммунистического будущего» (Творить для народа, во имя коммунизма, 1963: 3), и «новый герой» (Преображенский, 1963: 66) – конечный результат этого процесса. Вопрос о том, каковы же эти «черты грядущего», которыми должны обладать «новые люди», предлагается для публичного обсуждения особенно часто («Действительно, какой он, этот человек грядущего? Как узнать его черты, по каким признакам угадывать?» (Кузнецов Ф., 1961: 78)).

Еще одна передовица, подписанная секретарем ЦК ВЛКСМ, сообщает:

Недавно в Ленинграде общественный институт социальных исследований распространил среди молодежи анкету «Человек будущего». Каковы же штрихи его портрета, нарисованные молодыми ленинградцами? Это человек высокого интеллекта, имеющий стойкие идейные убеждения и не боящийся их отстаивать, проявляющий максимум заботы об общественной пользе, умело сочетающий ее с личными интересами. Давайте внимательно присмотримся к окружающим, говорят участники опроса. Сколько замечательных людей рядом с нами! Они воспитаны советским обществом, и уже сейчас их дела и поступки служат образцом для подражания (Камшалов, 1966: 4).

Самые поверхностные слои такого обсуждения обычно представляют собой – как в только что приведенной цитате – вольный пересказ «Морального кодекса строителя коммунизма». Однако у размышлений на эту тему есть и более глубокие уровни, на которых возникает потребность совместить утопически идеальный, нормативно безупречный образ «человека будущего» с желанием его «оживить», увидеть как «сложный» и «реалистичный». Для такого совмещения приходится прибегать к довольно изощренным логическим построениям:

Человек будущего – это гармонически развитый человек, человек светлый, чистый, лишенный проклятых «пятен капитализма». А гармония и сложность не исключают, а предполагают друг друга. Вот почему в изображении нового героя нашей жизни чистота без сложности легко может оказаться стерильностью (Преображенский, 1963: 66);

А что если жизнь никогда не будет абсолютно совершенной, даже через тысячи лет? А люди? Они, наверное, тоже никогда не будут как шелковые, абсолютно идеальные. Ведь и у нашего идеала – человека будущего – будет свой идеал, а у идеала нашего идеала будет свой, более прекрасный идеал – и так всегда. Потому что абсолютное нравственное совершенство в бесконечности – это нечто удаляющееся по мере приближения к нему (Васинский, 1965: 79).