В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Если в предыдущей главе, анализируя материалы молодежных журналов, я ставила перед собой цель в первую очередь различить «авторитетный дискурс», голос официальной нормы, то ниже предметом моего внимания будут менее схематичные, более сложные уровни социального взаимодействия (и более сложные контексты роли «молодого энтузиаста»). Говоря о конструировании поколения – как воображаемого сообщества, как определенной формы коллективной идентичности[42], – я далека от мысли представить образ «шестидесятников» в качестве некоего рационального пропагандистского проекта[43]. Точнее было бы увидеть в нем результат спонтанного поиска[44], периодически оказывавшегося на грани дозволенного, – «Юности» неоднократно приходилось публично отвечать на партийную критику, корректируя политику журнала, но вплоть до конца 1960-х не меняя ее принципиально. (Существенно не повлияли на редакционную политику в этом отношении и кадровые перестановки: напомню, что в 1961 году основатель журнала Валентин Катаев передал полномочия главного редактора Борису Полевому; по наиболее распространенной версии, Катаев был снят с должности из‐за публикации повести Василия Аксенова «Звездный билет».)

Тем более я не имею в виду, что «молодое поколение» конструировалось исключительно с позиции внешнего наблюдателя, «старшего товарища» – без участия тех, кому, собственно, предлагалось называть себя «людьми шестидесятых годов». Очевидно, что важной составляющей редакционной политики «Юности» было предоставление площадки молодым поэтам, прозаикам, литературным критикам, журналистам, художникам. Хорошо известны специализированные номера, почти целиком собранные из произведений дебютантов:

Вы читаете необычный и вместе с тем традиционный номер «Юности». <….> Его страницы откроются перед вами, словно улицы молодого города, созданного энтузиастами (Передовая, 1964: 3).

Не менее очевидно, что за самим образом «шестидесятников» прочно закреплены характеристики социальной активности и индивидуальной инициативы. Среди требований, которые предъявлялись этому поколению в публикациях «Юности», доминировали «деятельность», «ответственность», позднее – «зрелость». Ценность подобных качеств отстаивалась в рамках самых разных журнальных жанров – будь то дидактическое эссе («Человек – кузнец своего счастья, своего характера, своей судьбы» (Зернова, 1955а: 73)), репортаж о бригаде молодых рабочих («Они сами принимают решения и не боятся брать на себя ответственность» (Баташев, 1966: 68)), литературно-критический обзор («Никто не может сделать молодых взрослыми, кроме них самих» (Кузнецов Ф., 1963: 73)) или ответ на письмо в редакцию («Вас никто не возьмет за ручку и не поведет к обетованной земле!» (Кузнецов А., 1959: 98)); для придания картине большей объемности следует уточнить, что последнее высказывание принадлежит Анатолию Кузнецову, автору документального романа «Бабий Яр», вошедшему в редколлегию «Юности» незадолго до своего побега в Лондон.

Но столь же очевидна сегодня и жесткость границ, в которые должна была вписываться ожидаемая от «молодых» активность, – так, сценарий конфликта поколений объявлялся совершенно невозможным и недопустимым в советском обществе и превентивным образом пресекался. Читателям «Юности» эта установка преподносится и как персональный наказ Хрущева («У нас не было и нет никаких противоречий между молодым и старшим поколением. Молод тот, кто стоит на позициях передовых идей» (Хрущев, 1963: 2)), и как коллективное мнение ЦК КПСС («Только реакционные клеветники могли выдумать легенду о противоборстве поколений, чтобы под эту легенду подвести противопоставление современной советской молодежи поколениям отцов и дедов, то есть поколениям первостроителей социализма» (Сурков, 1963: 4)), и как позиция самого журнала, публикующего статьи Митчелла Уилсона и Виктора Розова о межпоколенческих отношениях в США и СССР соответственно под общей шапкой «Пропасть или эстафета?» («Две статьи, две точки зрения на один вопрос. Публикацией этих статей мы хотим начать на страницах нашего журнала разговор об отцах и детях, о преемственности традиций, об эстафете поколений строителей коммунизма в нашей стране» (Пропасть или эстафета, 1963: 68)).

Джулиана Фюрст в исследовании «оттепельной» молодежной политики, слишком радикально, на мой взгляд, поставив под вопрос сам факт «оттепели» (либерализации), тем не менее справедливо замечает:

Молодежная политика была зажата между противоречивыми требованиями – генерировать энтузиазм и спонтанность и поддерживать контроль и идеологическую чистоту (Fürst 2006: 148).