В союзе с утопией. Смысловые рубежи позднесоветской культуры

Кожедуб (или автор, писавший от его имени) указывает и возрастные границы этого цветущего этапа: «К 16–18 годам девушки и к 18–20 годам юноши начинают формироваться, созревать физически и духовно» (Там же). Однако редакционная политика журнала вносит в это определение юности некоторые коррективы. Пересказывая стенограмму встречи сотрудников редакции c читателями, состоявшейся в октябре 1955 года (то есть вскоре после выхода дебютного номера), исследовательница Елизавета Барнёва пишет:

Журнал был адресован молодежи 14–18 лет, учащимся старших классов или вчерашним школьникам. Аудитория «Юности» – молодежь, которая выбирает себе профессию или жизненный путь (Барнёва, 2010: 240).

Судя же непосредственно по опубликованным материалам, главные адресаты первых номеров скорее все‐таки старшие школьники, совсем недавно ставшие комсомольцами[48]: среди литературных произведений очень заметны приключенческие романы, травелоги, фантастика, даже сказки; в публицистике явно преобладают сюжеты из школьной жизни.

Именно в одном из таких очерков о школьниках новая генерация советских людей была – кажется, впервые – названа «шестидесятниками». Принято считать, что это определение закрепляется за интересующей нас поколенческой конструкцией после одноименной статьи, которую Станислав Рассадин посвящает своим сверстникам, молодым литераторам, и публикует в той же «Юности» непосредственно в 1960 году (Рассадин, 1960). Однако уже в 1955–м – за пять лет и до статьи Рассадина, и до начала собственно шестидесятых – Руфь Зернова, постоянный автор рубрики «Разговор по душам», пишет очерк, персонажи которого, старшеклассники, вдруг начинают переживать свою специфическую причастность временам Некрасова, Добролюбова и Чернышевского:

Мы тоже будем шестидесятниками! Нам в шестидесятом исполнится 20 лет, мы начнем работать, и про нас потом скажут: люди шестидесятых годов. И с нас спросится… очень много спросится… (Зернова, 1955б: 78).

Такое переживание преподносится как чрезвычайно значимый опыт. Комсорг класса Саша Полякова, первой осознавшая себя будущей шестидесятницей, чувствует при этом глубокое потрясение – она «вдруг остановилась, сама пораженная этой новой для нее мыслью» (Там же). Новая мысль и новая идентичность кардинально меняют старшеклассников и отношения между ними – герои очерка, говоря словами Фраермана, «становятся лучше».

Несмотря на абсолютную однозначность этой – судя по всему, вымышленной – истории (и того эмоционального модуса, в котором ее предлагалось воспринимать), в финале текста после отточия следует еще и прямое обращение к читателям:

Читатель, ты будущий шестидесятник ХХ столетия. Это твоей деятельностью, твоей вездесущей мыслью, творческим трудом и подвигом, твоим и твоих друзей и сверстников, будут в значительной степени окрашены шестидесятые годы нашего века. Подумай о том, что ты внесешь в шестидесятые, какими ты их сделаешь! (Там же: 79).

Как видим, образ нового поколения начинает конструироваться ощутимо загодя. Уже в середине 1950-х задаются его хронологические рамки, его сценарии и мотивации, манифестируется система ожиданий, весьма высоких, которым поколение должно будет соответствовать, – «с нас многое спросится».

Характерно, что дальше «Юность» продолжает следовать за своей аудиторией, учитывая ее постепенное взросление: авторы обращаются к читателям уже не только на «ты», со временем появляется более уважительное «вы» и сообщническое «мы»; меняются принципы отбора литературных материалов (делается ставка на «современную литературу», на произведения молодых поэтов и прозаиков), корректируется тематика очерков (школьная тема остается, но отходит на второй план) – поколение перерастает этап выбора жизненного пути и «доращивается» до возраста молодых специалистов.