В связке

Я уезжаю к Жанне. Ла-Февриер – это большая ферма ее дедушки и бабушки на берегу реки, в Эр и Луаре. Ее бабушка чистит фасоль и ругается, что мы таскаем стручки и грызем их сырыми, и мне так это нравится. Ее дедушка разрешает нам скатываться с круглых тюков соломы. Родители Жанны поставили нам палатку из простыни. Мы ухаживаем за утятами и ездим на велосипедах за яйцами. Купаемся в речке, играем в рыбалку с удочками из палочек, хоть ничего и не ловим. Играем в переодевания, цепляем прищепки для белья к панамкам, чтобы они походили на ковбойские шляпы. Наряжаемся к ужину, и бабушка с дедушкой всегда говорят, какие мы красивые. Этим летом брат Жанны приехал в увольнение. Он служит в армии. Он приехал со своим лучшим другом Андре. И этот Андре очень красивый – я так думаю и ничего не могу с собой поделать. Хотя он совсем не напоминает мне Монджо. Когда Жанна забирается на колени к старшему брату, потому что скучает по нему и недовольна, что они так редко видятся, я подхожу к Андре, и он разговаривает со мной как с маленькой. Мне это нравится. Мы с ними ездим на машине на деревенский рынок. А однажды вечером там устраивают танцы, и мы хотим пойти, но Жанниным родителям неохота. Зато ребята хотят и согласны взять нас с собой. Они покупают нам мороженое, и мы смотрим, как все танцуют. А потом тоже выходим танцевать, вдвоем. Я все время поглядываю на Андре и думаю, догадается ли он вытереть ноги, перед тем как войти. И в какой момент он мне это предложит. Я смотрю ему прямо в глаза, когда танцую с Жанной. Он отводит взгляд. Они все так делают, мужчины старше меня, когда я на них смотрю.

Я признаюсь Жанне, что влюблена в Андре. Она смеется, а когда видит, что я серьезно, и вовсе заливается:

– Да ты с ума сошла, Алиса, ему двадцать четыре!

У нее есть старший брат, а она ничего не понимает, бедняжка. Ничегошеньки не понимает ни в мужчинах, ни в женщинах, ни в том, что происходит между ними. Монджо прав, возраст тут ни при чем. Возраст – это оправдание для неспособных к любви. Я решаю свести Андре с ума. До конца каникул я совершенно сведу его с ума. А когда вернусь, все расскажу Монджо.

12

Из коллежа я выхожу в гробовом молчании. Мама предложила сначала перекусить в кондитерской. Она настаивает, чтобы я выбрала пирожное или еще что-нибудь, что захочу, но я беру только бутылку «Перье». Она расстраивается.

– Ну же, Лили, расскажи, что случилось, на тебе лица нет, что-то с учебой? Наверняка у тебя проблемы с учебой…

Я уверяю, что нет, и тогда она вспоминает о нашем утреннем разговоре.

– Это из-за нас с Монджо? Ну, из-за того, что я тебе сказала… Про нас с ним… Ты расстроена? Сердишься? Ты этого не ожидала, да?

Чернее черного. Мне хочется рассмеяться ей в лицо или сказать, что она все придумывает. Я вижу ее ласковые глаза, и они меня злят, вот только все равно хочется в них растаять, сказать ей «мама», и я говорю, и она отвечает:

– Да, моя Лили, я тебя слушаю, расскажи мне…

Но я не могу. Мама отняла у меня Монджо. Что мне еще сказать? Она отнимает у меня Монджо в тот самый момент, когда я не знаю, хочу ли и дальше с ним видеться, и тут же сообщает, что он будет жить с нами. Значит, я должна уйти. Сегодня утром я хотела поговорить с мамой. А в обед поговорила с Монджо. После этого я была во всем уверена. Монджо все делает за нас обоих, Монджо одержим нами, для Монджо нет другого выбора, кроме нас, и вот пожалуйста, мама расписывает мне, как нам будет хорошо и как весело – ведь Монджо такой веселый, правда? – и мне хочется выть. Рассказать сейчас? Если она так влюблена, как кажется, то все равно мне не поверит. И потом, что рассказать? Про палку, коврик, конфеты на высунутом языке, да разве я могу об этом кому-нибудь рассказать? А если это любовь?

А если правда сказать, честно и прямо, если объяснить маме, что все решено, то есть что мы поженимся, хотя, с тех пор как у меня начались месячные, все у нас стало сложнее, если сказать, что я уже не знаю, продолжать ли эти отношения, потому что он уже не тот ласковый Монджо, он все чаще несправедлив ко мне, например, когда замечает, что какая-то девочка лазает лучше меня, или когда говорит, что я поправилась и что когда-нибудь у меня отвиснет грудь, так гордо стоять торчком она со временем перестанет, а если еще рассказать, что Монджо предложил как-нибудь на выходных пригласить к нам маленькую девочку и сделать ей мурашки, потому что ей не хватает любви, если рассказать все это, будут ли тогда последствия? Мне пятнадцать, неужели я не знаю, что такие, как Монджо, вне закона? Знаю, так почему же не рассказала? Потому что у нас с ним любовь – или была любовь. В последнее время я его больше не люблю, но, если бы не секс, может, еще любила бы? И потом, пригласить девочку я отказалась, я знаю, что все было бы плохо, и он не стал меня заставлять. Он никогда меня не заставлял. Ну, почти.

Пока я говорю сама с собой – Анна, скажи то, Анна, скажи это, – мама рассказывает, как у них началась любовь.