Однажды ночью я встала по-маленькому. Дверь в комнату ребят открыта, они громко разговаривают и слушают музыку. Жаннин брат видит, что я встала, и спрашивает, в чем дело. Я отвечаю, что иду в туалет, тогда он встает с кровати и идет зажечь свет. Напоминает мне, что вторая ступенька лестницы поуже, осторожно. Я знаю, что он пойдет меня провожать, знаю это как дважды два четыре, и иду в туалет, уверенная, что он идет за мной, может быть, и Андре тоже, но, закрывая дверь, я оборачиваюсь – и никого. Только старые афиши, которые Жаннины бабушка с дедушкой развесили по стенам. Моя спина разморозилась. Голова – нет. Я прислушиваюсь. Наверно, ребята где-то здесь, совсем рядом дальше по коридору, слушают, как я писаю, и сейчас засмеются или тихонько постучат в дверь, чтобы я открыла – «Анна, открой скорее, это наш секрет». Но – ничего. Я выхожу из туалета, снова иду мимо их комнаты. Музыка уже другая, но ребята болтают все так же оживленно. Брат Жанны видит меня и приветливо улыбается; Андре даже не обернулся. Жанна так и не проснулась, и я юркаю в постель. Думаю о Монджо, мне хочется ему позвонить. Я злюсь, но не знаю на кого. Наверно, на Андре. Мне неприятно, что он на меня не смотрит. Интересно – почему? И я разрабатываю план наступления. Завтра они везут нас на базу отдыха. Я придумала, как сделать так, чтобы Андре наконец мной заинтересовался. И забыла подумать о Монджо в двадцать один восемнадцать. Что же теперь со мной будет? Но обошлось, ночь меня не унесла.
Мы просыпаемся в семь часов, обе возбуждены донельзя, потому что сегодня мы покажем концерт Жанниной семье. Мы перенесли его на два дня раньше, потому что завтра утром ребята уезжают. Мы без конца репетируем сценки, танцевальные номера и песни дуэтом. У пруда мы говорим ребятам не смотреть, что мы делаем, потому что мы готовим им на вечер сюрприз. Вот только, по идее, когда просят не смотреть, они обязательно посмотрят, правильно?
Жанне, кажется, наплевать, но мне не нравится, что на меня ноль внимания, и я стараюсь изо всех сил, особенно в танце, раздвигаю, выгибаюсь, задираю. Иногда слова Монджо входят в меня, и приходится раскрываться, чтобы они вышли.
Я из кожи вон лезу, но Андре ничего не замечает. Я предлагаю Жанне: давай попросим их посмотреть репетицию, хотя бы один номер, и она соглашается. Она хочет показать им сценку, но мне жаль раньше времени выдавать смешную часть концерта, и я настаиваю на танце. Она не против. Мы встаем в позицию. Жаннин брат подмигивает мне, но, по-моему, это ничего не значит. Он подмигивает как папа. Когда подмигивает Монджо, это не просто по-дружески, за этим всегда глубинный смысл. Что это тогда за жизнь, если в ней нет глубины?
– Тебе разве хочется жить «немножко»? – часто спрашивает меня Монджо.
Странно, но через некоторое время я начинаю сильно раздражаться. У меня, выражаясь мамиными словами, произошел скачок настроения. Я говорю Жанне, что, раз ее брат и Андре на нас не смотрят, нечего и продолжать. Она не понимает, они ведь нам даже аплодировали, чего мне еще надо? Гнев поднимается из живота, заползает в горло, меня, кажется, сейчас вырвет. Мне обидно, и я чуть не плачу. Бегу в воду, чтобы скрыться. Жанна спрашивает, что со мной, бежит следом, ныряет, плывет за мной. Я хочу к маме, хочу уехать с мамой к морю, только с ней вдвоем. Жанна хорошая подруга, но по ее глазам я вижу, что она меня не понимает, и мне это не нравится. Гнев рассеивается в воде, растекается обидой, хотя, выныривая, я каждый раз вспоминаю руку Монджо, как в последний день на Сардинии он забавлялся, удерживая меня под водой. Отплываю подальше, чтобы Жанна не видела. Меня рвет в пруд. Это не такая рвота, как если переела или отравилась, это как будто из меня брызжет гнев. И мне становится легче.
Когда ребята предлагают нам мороженое, я отказываюсь. Горло болит, и вообще, бесит, что Андре на меня не смотрит. Жаннин брат спрашивает, что это я не в настроении, все ли в порядке. Я поднимаю взгляд на него, и мне кажется, что он огромный. У него, как у Монджо, родинка на груди.
– Это глаз, – объяснил мне Монджо. – Когда я закрываю те, что на лице, за тобой наблюдает этот.
И я улыбаюсь брату Жанны. Так, как улыбнулась бы Монджо, и мне хорошо. Снова легко. Гнев улетучился. Окончательно. Я решила, что Андре – полный ноль. Это слово часто приходит мне на ум. Оно у меня в голове, потому что я подразделяю людей на виды. Есть ноли и есть высшие. Мы с Монджо – высшие. Только говорить этого не надо, это наш секрет.
14