В связке

Эмерик настаивает, что девочку моих лет нужно научить вести себя пристойно. От мамы он так ничего и не добился, так что я продолжаю в том же духе. Однажды утром, когда он читает в кухне газету, а мама принимает душ, я вваливаюсь в ночнушке, сажусь к нему на колени и хватаю его бутерброд. Он терпеливо, как старик, просит меня встать и объясняет, что я веду себя нехорошо. Потом я слышу, как он говорит маме:

– Я серьезно, у твоей дочки не все дома, ты должна научить ее себя вести. Ей почти четырнадцать, нельзя крутить задом перед другом своей матери…

Позже я слышу, как мама разговаривает по телефону с Монджо и посмеивается, мол, сил больше нет с этим старичком Эмериком, все видит как в кривом зеркале. Она звонко хохочет, видимо, Монджо с ней согласен.

– Надолго он с нами не задержится, этот старикан! – фыркает она, вешая трубку.

Я представляю, что ждет Эмерика, и мне немного стыдно. Но мне-то что, век бы его не видеть. Меня пугает, что сразу после звонит мой телефон и на экране высвечивается МОНДЖО. Идут гудки, включается автоответчик. Сообщение будет злое – гнев, ревность и угрозы. И часто ты крутишь задом перед маминым мужиком? Игры кончились. Я послушаю позже. Пока я все равно ничего не могу поделать, только повторять себе, что послушаю позже. Но пока не послушала, ничего другого не слышу.

22

Монджо не разрешил мне пойти на вечеринку к Фреду, а когда мама вступилась за меня, объяснил ей, что это черт знает что.

– Мы не знаем этого Фреда, едва знаем Инес и Паолу и понятия не имеем, с кем они общаются, так что лучше поужинаем где-нибудь втроем…

Мама напомнила, что они согласились пойти к Флоранс и Клоду, но он поднял ее на смех:

– Ты же не думаешь, что я вас к ним потащу! Они нудные и скучные! Нет, девочки, я вас поведу в такой ресторанчик – вы обалдеете! Тебе закажем профитроли, а Лили – мидии, ты рада, Лили?

Я молчу. Поднимаюсь в свой номер и, когда он чуть позже стучится в дверь, не отвечаю. Он пытается открыть, но я заперлась на ключ. Он звонит мне на мобильный, я не отключила звук, и он, стоя в коридоре, все слышит. Он опять стучит, тихонько, просит меня открыть, ему нужно со мной поговорить. Я открываю, он входит:

– Ну же, Алиса, не дуйся, я сказал твоей матери, что иду бегать, чтобы отвязаться от нее ненадолго, мне надо побыть с тобой, обнять тебя, иди ко мне.

Он прижимает меня к себе, повторяет наш секрет, который сводится к «ты-и-я». Обещает, что скоро мы уедем куда-нибудь вдвоем, и мне кажется, что он валит все в одну кучу. И еще – что ему страшно, когда я не совсем здесь.

– У тебя взгляд отсутствующий, ты где-то далеко, хватит, прекрати свой цирк…

Его голос становится жутким. Я молчу. Пусть придет мама, пусть застанет нас вот так, обнявшимися, пусть все поймет, распутает руки, распутает сердца и души, и мы выйдем из комнаты и уйдем в три разные стороны. Или в две, если маме я буду все еще нужна.

Запах Монджо меня напрягает, прижимаясь к нему, я дышу по минимуму, потому что слишком люблю его парфюм, он меня успокаивает, правда, в последнее время все меньше. Его парфюм не должен говорить мне обратное. Я ведь сильнее? Я была сильнее тогда, в подсобке. Все мне лжет.

Он гладит мои волосы, а я все молчу, сосредоточившись исключительно на Паоле, и вижу, как ее серый скелет идет по песку. Она не сделала ничего плохого. Он сожрал нас, ее и меня, когда мы были маленькими, и теперь нам не выбраться. Мы застряли в своих толстых стенах, которые сжимаются, как шагреневая кожа. Он обнимает меня крепче, хочет заняться этим сейчас.

Когда все кончилось, звякает мой телефон. Монджо смотрит, кто это. ЭМИЛИ.

– Мы все вместе пойдем ужинать, и все будет хорошо, окей? А потом все вместе вернемся домой, и все будет хорошо. Ты и я, договорились, моя хорошая?

Я отвечаю «да», а думаю «нет». Думаю о том, что будет дальше. Я позвоню Эмили и все ей расскажу. Монджо довольно скоро уходит в номер к маме. Когда мы втроем идем ужинать, я думаю: «Всегда есть выход». Я пытаюсь унять зашедшееся сердце, мне так плохо, я себе противна, и я боюсь. И еще чувствую во рту слова, слова, готовые вырваться, но я не знаю, когда и как. Скорее всего, они вырвутся невольно, потому что я больше не могу держать в себе столько лжи. Перед тем как спуститься, я написала Эмили, что перезвоню ей позже. «Обещаешь?» – пишет она. Я ответила ДА. Большими буквами. Теперь она меня в покое не оставит.

Мама и Монджо, видимо, перед ужином помирились, и, хотя у мамы тот возбужденный вид, который меня всегда так раздражает, я чувствую, что она гнет свою линию: хочет подать мне пример спокойствия. Я позволяю себе маленькую дерзость:

– А что, если мы встретим Флоранс и Клода?

Мама подавляет смешок.

– Не встретим, – отвечает Монджо, – они же ужинают дома, включи на секунду голову, Лили!