В связке

Эмили попросила рассказать и обещала не обижаться, даже если дело касается ее брата, собаки или Тома. Я ее успокоила:

– Это касается только меня. Просто это секрет.

Эмили упросила меня рассказать ей мой секрет.

– Обещаешь, что никому не расскажешь?

– Я тебе помогу, обещаю.

Я все рассказала, начиная с ухода папы, и все время прерывалась, боясь, что Монджо стоит за дверью номера и все слышит.

– Подожди, не вешай трубку, я слышу, что он идет, слышу его дыхание, он наверняка подслушивает под дверью…

– А где ты вообще?

– В отеле, в Трувиле, мы приехали на выходные с мамой и Монджо.

Я подошла к двери – никого. Снова взяла телефон. Все время оглядывалась на дверь. Я рассказала о мурашках, о первом разе на Сардинии и обо всех других. И о том огромном и странном, что было с нами в постели, даже когда почти ничего не происходило. Я рассказала об Анне, о том, как я боюсь что-то сделать не так, как хочу видеть Монджо, как по-своему соглашаюсь, всегда соглашаюсь, он меня не заставляет, потом о маме, как в пятницу, в прошлую пятницу она сказала, что встречается с Монджо, и что, с тех пор как у меня месячные, он со мной груб и у нас больше не ладится. После долгого монолога Эмили еле слышно говорит:

– Ты ведь понимаешь? Понимаешь, что он не имеет права и никогда не имел? В этом ты хотя бы не сомневаешься? Ты понимаешь, что ты не виновата? Понимаешь или нет?

Я во всем сомневаюсь. Я вдруг сомневаюсь даже в Эмили. Что, если она все расскажет родителям? Что, если сегодня ночью в отель явится полиция? Меня отберут у мамы и отдадут в приемную семью? В ее словах я слышу Монджо. Она спрашивает:

– Анна? Кто такая Анна? О ком это ты?

Когда Эмили произносит «Анна», у меня холодеет спина. Она говорит тихо, неужели тоже боится, что Монджо услышит? Я хочу то позвать ее на помощь, то бросить трубку, но, если я брошу трубку, она все расскажет родителям, а те сообщат в полицию, и маме, и в опеку. Мой голос срывается, я прошу ее пообещать, а она спрашивает что. Когда я умоляю ее ничего не говорить родителям, она твердит, что такое нельзя держать в себе, что все вместе они мне помогут. Она не оставляет мне выбора, и я повышаю голос и говорю, что я все обдумала, но она на это не ведется. Правда, уступает и предлагает все рассказать Октаву, его отец адвокат. Адвокат?

Я отказываюсь. Никакой полиции, никаких адвокатов. Я просто хочу поговорить с подругой и прошу меня не выдавать.

– Оставим пока все как есть, хорошо?

Не знаю, кто это говорит, Эмили или я. Но думаем мы одинаково. Мы успокоились. Завтра вечером, в воскресенье, я приду к ней ночевать, мы еще раз все обсудим и все решим. А пока она хочет, чтобы я регулярно ей писала. Я прошу ее поклясться, своим братом, своей собакой, жизнью Тома. Она клянется своей. Теперь она понимает, почему я вела себя так в последнее время в коллеже. Понимает, почему я не рассказала ей раньше. Она видела передачи, в точности… в точности обо мне. Дядя, родственник, сосед и жертва, которая молчит, потому что боится. Она уверяет, что я такая не одна, что никто меня не убьет, если я расскажу. Девочка из одной передачи тоже боялась идти в полицию, потому что раньше детей просто отправляли домой. Нужно было проверить, правду ли говорит ребенок… Теперь законы другие. Ребенка не возвращают домой, пока там не будет безопасно.

Я не хочу вешать трубку. Хочу остаться с подругой, поговорить еще. Объясняю ей, что Монджо не злодей. Что он в меня влюблен и что, да, я тоже была в него влюблена, но с недавних пор, возможно из-за Октава, который мне так нравится, Монджо кажется мне слишком старым. Она спрашивает, сколько ему лет. Пятьдесят.

– В самом начале тебе было восемь или девять, – говорит она. – Он монстр.

Когда она называет его монстром, я его защищаю, но трубку не вешаю. Ее голос как будто стал взрослее. Я больше не слышу в ее словах Монджо, я знаю, что это она, Эмили, моя подруга, которая спасет мне жизнь. Я говорю о маме, мама все делала правильно, но она слепа, так слепа, что Эмили не может поверить в ее непричастность. Я не обижаюсь, я объясняю, что мама хотела, чтобы в моей жизни присутствовал мужчина. Объясняю, что она всегда считала, что Монджо ей помогает, когда он, например, возил меня на соревнования, и что она знала всех его подружек. Ей и в голову не приходило, что он все это делает не по дружбе и не из великодушия. Маме ясно: у Монджо нет детей и, видимо, уже не будет, ведь он ни с кем долго не встречается, вот он и компенсирует их отсутствие мной. Эмили соглашается и признает, что мама тоже жертва. Она знает, что если будет об этом спорить, то потеряет меня.

Монджо и мама вместе. Эмили рассуждает здраво, она не осуждает и больше не повторяет «какой кошмар». Все время говорит «окей». Окей, мы что-нибудь придумаем, окей, я знаю, что делать, окей, не переживай, я с тобой. Я спрашиваю, не против ли она лечь спать, положив включенные телефоны на подушку.