В связке

Я кладу телефон рядом с собой. Сначала он светится синим, как ночник. Закрываю глаза. На меня падает большой синий мат. Что со мной будет теперь, когда я все рассказала? Я не засыпаю, но дремлю. Синий мат не раздавил меня, он приподнимается, и я вижу, что его держит Эмили, и вижу и другие лица, среди них – сияющее лицо мамы.

25

Я только что отпраздновала пятнадцатый день рождения.

– Были Хлоэ, Эмелин, Паскаль, Анаэ, Валери, Анн-Дао, Элен, Вали, Эды, Дельфин, Мари-Жо, а теперь Монджо хочет представить нам Прюн! – смеется мама.

Улыбка. Молчание. Звонок. Монджо пришел к нам ужинать не один. С ним Прюн, стоматолог, с которой он познакомился в спортзале. Он мне о ней не рассказывал. Он никогда не рассказывает мне о своих девушках, если только я с ними не познакомлюсь. Уже потом говорит, что у них все кончено, что в ней не было ничего особенного и что он думает только обо мне.

– Даже когда вы спите?

Я всегда говорю «спать» вместо «заниматься сексом» Раньше мне нравилось, что у него есть подружки, но теперь нравится меньше. Девушки-то ни при чем, они славные, но это как-то неправильно. Потом, когда мы мурашимся с Монджо, мне представляются их лица. Интересно, знают ли они, что он мой наставник? Из разговора я понимаю, что Прюн раздражают пациенты, которые все как один хотят одинаковую улыбку с ровными белыми зубами. Она объясняет, как важно иметь индивидуальную, особенную улыбку и все такое, а Монджо зевает во весь рот. Это меня удивляет, я никогда не видела, чтобы он вел себя так. Он всем своим видом показывает, что разговор ему неинтересен. «Вообще-то, может, он и злой», – думаю я. Мама сердито смотрит на него, а Прюн все болтает о зубах, и о лицах, и о моей «хорошенькой мордашке».

В какой-то момент мы с ней остаемся за столом вдвоем и слышим, как мама и Монджо хохочут на кухне. Потом они возвращаются с десертом. Прюн как будто не в своей тарелке, особенно когда Монджо фыркает:

– Может, хватит уже о челюстях и приступим к десерту? Или кариес тебя волнует больше?

Мама уже не смеется. Она слегка хмурится и из кожи вон лезет, стараясь помочь Прюн. Монджо смотрит на меня, ищет поддержки, но я не люблю, когда он злой. Вообще-то, кажется, я только сейчас поняла, что он иногда бывает злым. В подсобке он странный. Грубый. Но все-таки не злой. А сейчас – злой. Но ведь Монджо всегда был добрым. Что случилось? Это он изменился или мой взгляд стал суровее?

Он спрашивает, сделала ли я домашку, и напоминает, что хотел бы ее проверить.

– Возобновляемые энергоресурсы, в них я разбираюсь как никто! – смеется он. И извиняется перед Прюн и мамой: – Я вас оставлю на минутку, проверю ее задание…

На самом деле Монджо ни разу не проверял мою домашку. Это наш предлог, чтобы побыть вместе. Я учусь хорошо. Мама всегда благодарит Монджо, когда я приношу хорошие оценки, и меня это злит.

Мы уходим в мою комнату, я достаю из рюкзака тетрадь, но Монджо, как обычно, ее отодвигает. Он улыбается мне, говорит, что хочет. Я придерживаю трусы, чтобы он их не спустил, но он спускает. И видит прокладку.

Сейчас он меня похвалит. Я сделала, как он велел:

– Когда у тебя начнутся месячные, главное, не покупай при маме тампонов, иначе она поймет, что ты уже не девственница…

Я пользуюсь прокладками, я его послушалась, он ведь меня похвалит? Я не шевелюсь. Слышу его дыхание, совсем тихий выдох, и лезвие его голоса режет сердце на куски.

– Не хочу, – говорит он с кривой ухмылкой, выходит из моей комнаты и возвращается за стол.

Я натягиваю трусы, не знаю, что теперь будет. Неужели Монджо мог за такое короткое время разлюбить меня из-за какого-то красного пятнышка? Я не решаюсь выйти в гостиную. Чуть позже приходит мама, она приносит мне десерт и шутливо говорит, что не возражает, чтобы я осталась здесь. Кажется, у них там невесело.