В связке

Мы с Монджо говорили, что поженимся. Но ведь у всех женщин есть месячные, разве нет? Мне нехорошо и грустно, я чувствую, что как будто грязная. А потом меня охватывает злость, и я звоню папе, чтобы разрядиться, а на самом деле еще больше разозлиться из-за его насквозь фальшивого голоса: десять вечера здесь, четыре часа дня в Атланте. Мне повезло, в четыре часа он еще не дома. Так что голос обычный, скажем так, не фальшивый, но и не настоящий. Мы обмениваемся банальностями, но я привыкла. Банальности из подсобки. Как ты а ты хорошо а ты все хорошо а как собаки все хорошо пока. Воодушевленная этой пустой болтовней, радуясь своей уверенности – только Монджо любит меня по-настоящему! – я возвращаюсь в гостиную. Мне надо прочесть его взгляд, надо знать, что он думает обо мне на самом деле. Он прячет глаза. Ему даже смотреть на меня противно. Прюн сменила тему. Она говорит уже не об улыбках, а о моей учебе. Ей кажется, что со времен ее юности школьная программа изменилась, и мама соглашается, а Монджо, холодный, отстраненный, полный презрения, спрашивает, неужели им поговорить больше не о чем. Атмосфера становится прохладной. Я понимаю, что он зол не только на меня. Но я – первопричина. Может, он несчастен? И поэтому агрессивен? А что, если причина его несчастья – это я? Я, Алиса, которую Монджо баловал и любил много лет и которая вдруг стала другой? Стала женщиной?

Мама научила меня думать. Научила быть самокритичной. После развода она говорила, что не может себе простить. Она-де была слишком такой, недостаточно сякой. Папе доставалось куда реже. Вот и я пытаюсь быть как мама, признать, что я наверняка разочаровала Монджо, потому что соврала. Не сказала ему, что начались месячные, боялась его расстроить, а в результате получилось еще хуже. Конечно, мама права. Нужно всегда говорить правду и признавать свои ошибки.

Я напишу Монджо сообщение, и все уладится. Уходя, он машет нам с мамой на прощание. Прюн явно не по себе. По-моему, она поняла, что близнецов, о которых мечтает, она родит явно не от Монджо. Да, в какой-то момент за столом, когда Монджо зевал, чтобы показать ей, что она говорит скучную ерунду, Прюн призналась, что очень хочет детей.

– Но только если это будут близнецы, – прыснула она. По-моему, выпила лишнего.

Мама тоже прыснула. И Монджо. Но Монджо не вместе с Прюн. Он прыснул сам по себе, как будто подавился. Я-то знаю Монджо, я знаю, что он чувствует, когда ты не такая, как ему хочется. Надо уметь признавать свои промахи и ошибки.

26

У Эмили никогда не было наставника. Она уверяет меня, что такого нет, нет у детей никакого наставника, который должен их формировать. Это ложь. Это выдумывают педофилы, чтобы добиться своего. Эмили повторяет это слово, и теперь, когда мы вдвоем у нее в комнате, я ее слушаю.

Мама разрешила мне переночевать у нее, хотя завтра в школу. Похоже, выходные прошли не идеально, и ей надо побыть со своим Монджо наедине. Или расставить все точки над i. Сказать ему, чтобы он не вмешивался в мое воспитание и не оспаривал ее решения. Сегодня утром, когда я попросилась переночевать у Эмили, он нахмурился, но мама сказала как отрезала. Взгляд у нее был тяжелый, сердитый. Ничьим приказам она подчиняться не намерена, особенно в том, что касается меня. На смену открытому и приятному Монджо, славному и деликатному Монджо, Монджо-Санта-Клаусу пришел агрессивный тиран. Она это видит. И этого достаточно. Она заметила. Yes! Она, должно быть, думает, что это из-за ревности к папе. Когда после завтрака мы поднялись уложить чемоданы, я слышала их разговор в номере. Специально пошла подслушать. Подсмотреть. Чтобы знать, делают ли мама с Монджо мурашки. А у них был крупный разговор, она старалась сохранять спокойствие, быть мягкой, объясниться, а он был таким, как когда злится на меня, – насмешливым и язвительным. Мама настаивала:

– Если мы вместе, Монджо, это не значит, что ты должен стать другим. Наоборот! Чтобы она тебя приняла, оставайся прежним, каким ты всегда был для нее, веселым, славным, не дави! Запрещать ей что-то может отец, а воспитанием занимаюсь я, договорились?

Монджо вышел из себя. Ответил, что какая разница, принимаю я его или нет, и мама должна понять, что не мне диктовать им, как строить отношения. Тогда мама попыталась зайти с другой стороны, предложила принять ванну, расслабиться, но он рассмеялся ей в лицо. Бедная, она даже не знает, что Монджо терпеть не может ванн!