В тишине твоих шагов

с величайшей предосторожностью он кружил возле него на

полусогнутых ногах, делая одному ему ведомые умозаклю-

чения. Наконец он повернулся ко мне. — Мышцы стали до-

статочно плотными, чтобы можно было сказать, что про-

цесс окоченения в самом разгаре. К тому же запах. Легкий,

только зарождающийся трупный запах. Он лежит здесь, как

минимум, со вчерашнего вечера.

Мое сердце бешено заколотилось.

Еще днем я видела Арама Пилькевича живым и невре-

димым с пивным брюхом наперевес. Мы разговаривали, он

собирался поить меня кофе. Кофе!

Быстрым движением я повернулась к столу. На нем не

было ни единой крошечки. На засаленной клеенке одиноко

стояла открытая сахарница. Крышечка от нее располага-

лась рядом.

— Нужно вызывать полицию, — констатировал Тимо-

феев, подходя к окну и пожимая плечами.

Я вскочила и, на цыпочках обойдя тело, приблизилась

к плите. К ней не прикасались чистящие средства не меньше

года: слои жира и пригоревшей пищи на ней чередовались,

врастая друг в друга и переплетаясь. Кастрюли были закры-

ты крышками. В турке, на самом дне, застыли остатки вяз-

кой кофейной гущи.

Осмотрев раковину, в которой покоилась груда грязных

тарелок, я не обнаружила кофейных чашек. Мне показалось

это крайне странным.

Подцепив с рабочей поверхности гарнитура грязную

тряпку, вероятно служившую хозяину полотенцем, я приот-

крыла створки шкафа над раковиной. Из имевшейся чистой

посуды там стояли три тарелки, алюминиевая крышка, два

блюдца и две белые чашки. Прикрыв створки, я присела

и осторожно потянула на себя дверцы шкафа, располагав-

шегося под раковиной.

Моему взору предстало переполненное ведро с мусором,

окруженное батареей из пустых пивных бутылок. Их было

не меньше двадцати штук, отчего дверцы закрывались не

плотно.

— Что ты делаешь? — рявкнул Тимофеев, хватая меня

за руку. — Нельзя ни к чему здесь прикасаться.

—  Я знаю! — прошипела я, отдергивая руку.

99

— Нужно скорее валить отсюда, пока ты нигде не на-

следила.

—  Он, — я кивнула в сторону тела на полу, — умер, по-

тому что знал кое-что. И я хочу знать, что именно.

—  Мы этого не знаем, — спокойным тоном ответил Ти-

мофеев, разжал мои пальцы, забрал полотенце и положил

на место. — Пошли отсюда.

—  Не сейчас, погоди.

—  В кого ты такая неугомонная?!

—  Ты не понимаешь!  — прошептала я, хватая его за руку.

—  Пошли скорее отсюда, — он потянул меня к выходу.

Я остановила его и повернула к себе, чтобы он мог про-

читать по губам:

– Его убили, я это точно знаю!

—  А если нет?

—  С чего бы этой пивной бочке, у которой полный шкаф

пустой пивной тары, мыть за собой чашку от кофе? Он бы

просто ее бросил в раковину. Только если кофе не был от-

равлен кем-то, кто приходил сюда! Убийца отравил его, вы-

мыл чашку и убрал ее в шкаф. Чтобы всё это выглядело, как

сердечный приступ или передозировка лекарствами. Вот

увидишь, на этой чашке не найдут не единого отпечатка!

— Следствие разберется, — твердо ответил Тимофеев,

сжав мою ладонь в своей. — Нам здесь быть не нужно. Это

ты понимаешь? Если нас здесь застукают, это только всё

усложнит.

—  Но он лежит в той же рубашке, что и был вчера! Это

значит..

—  Что?! — гневно выпучил на меня глаза Тимофеев.

—  Прости,  — спохватилась я.

—  Когда ты собиралась мне об этом рассказать?! И что

еще ты от меня скрыла?!

—  Да, я была здесь вчера. Задавала кое-какие вопросы,

представившись журналисткой. Понимаю, что была не

осторожна. Это очень глупо. Но.. Прости, я должна была

сказать тебе.

— Да уж, должна была, — бросил он, направляясь

к двери.

Закрыв дверь локтем до щелчка, он раздосадованно по-

трепал себя по волосам и повернулся.

100

Во рту у меня пересохло.

— Давай всё расскажем полиции, — тихо предложи-

ла я, — нам обязательно поверят.

— Как ты собралась им объяснить своё присутствие

в этой квартире вчера? И моё сегодня? Ведь ты — заинте-

ресованное лицо! Что бы ты им ни сказала, они сведут всё

к тому, что это ты его пришила, заметая следы.

—  Черт! — эти слова привели меня в ужас.

—  Сутки не прошли, как я с тобой связался, и уже влип

по самые уши! Ты должна была мне всё это рассказать вче-

ра, Саша!

Первый раз он назвал меня по имени. Это звучало чрез-

вычайно приятно даже в такой ситуации. Тимофеев напра-

вился к окну гостиной и осторожно, стараясь не показы-

ваться, осмотрел улицу. Рамы на окнах были деревянными,

не так давно тщательно выкрашенными в белый цвет. Фор-

точка приоткрыта на пару сантиметров. Аккуратно выгля-

дывая из-за выцветших штор, висевших по бокам, он фик-

сировал каждое движение возле подъезда.

Я осталась стоять в коридоре.

—  Пока никого. Мы должны немедленно уходить отсю-

да, — сказал он, отступая от окна. — К чему ты прикасалась

вчера? Вспоминай каждую мелочь.

Я стала лихорадочно соображать, обводя комнату взгля-

дом. Картины в желтых рамах все так же висели на местах,

кресло, на котором я сидела вчера, было отодвинуто к стене.

К дивану я, кажется, вчера не прикасалась. Столик не трогала.

Сделав шаг вперед, мне пришлось остановиться. Не стоит

мелькать возле окна. Тимофеев молча наблюдал за моими тер-

заниями. Встав в проходе, он склонил голову и разглядывал то