В тишине твоих шагов

тайских фонтанчиков, кишевших в офисе на каждом шагу.

Значит, это не Тимофеев расставлял их там по углам. Это

значительно облегчало понимание его характера, но вызы-

вало некоторые сомнения, ради кого он там их терпел. Воз-

можно, ради девицы с ресепшена, которая любит поболтать

по телефону. Но она слишком простовата для него и к тому

же, чересчур подцвечена косметикой. То ли дело я – сама

невзрачность. Природная, мать ее, красота!

Лучше бы я тратила время на то, чтобы учиться рисовать

лицо: умела бы красить ресницы тушью, открыв рот (это

вообще лечится?), наносила бы хайлатеры поверх эксфоли-

антов, замазывала бы сверху тонерами и мерцающими флю-

идами, тратила все деньги на кюшоны, шиммеры и прочие

маст-хэвы. И носила бы гордо, пока всё нарисованное не

стечет в трусы.

—  Выпьешь чего-нибудь? — спросил вдруг Тимофеев.

—  Нет, спасибо, мне противопоказано, — отозвалась я,

оглянувшись на его вопрос.

—  Я имел в виду чай или кофе.

—  О, давай чай, — смущенно проронила я.

—  У меня не выходят из головы опасения, что мы могли

там наследить. Особенно ты вчера.

— Я прокручиваю в памяти свой вчерашний визит. —

Я подошла, отодвинула стол и села к нему. — Мне было так

112

неприятно находиться в обществе Пилькевича, что чувство-

валось очень стесненно. Вряд ли я чего-то касалась. Только

дверей, когда покидала квартиру. Но ты, уходя, так хорошо

протер ручку двери футболкой, что, думаю, не должно было

остаться никаких следов.

Он удовлетворенно кивнул, вставая, чтобы наполнить элек-

трический чайник водой и поставить на подставку. В его дви-

жениях появилась такая усталость, плечи поникли, уголки рта

опустились. Я немедленно почувствовала в этом свою вину.

Дождавшись, когда он повернется, я добавила:

— Прости, что втянула тебя в это. Я должна была всё

рассказать с самого начала.

— Я всё еще готов выслушать, — понуро усмехнулся он

и облокотился на кухонный гарнитур. — Мне понятны твои

стремления, не нужно себя казнить. Просто рядом не было

никого, кто бы тебя направил, подсказал. Ты действовала

инстинктивно, из лучших побуждений.

—  У тебя теперь столько проблем из-за меня…

— Я боюсь, что ты сейчас откроешь рот и выдашь мне

что-нибудь такое, за что захочется тебя придушить. Но

я повидал всякого и, пожалуй, ничему не удивлюсь.

—  Ну, я точно никого вчера не убивала, могу поклясть-

ся. Только пыталась отыскать хоть какие-то сведения. Жить

в полном неведении страшнее, чем знать правду. Кто ж

знал, что я такая бедовая.

Он вымученно улыбнулся.

—  Прости, что не отвез тебя домой. Мне показалось, что

если не выйду из машины, голова взорвется.

—  У тебя... просторно.

—  Спасибо. Мне хватает этой площади.

—  По мне так очень даже уютно.

—  Значит, располагайся.

—  Мне еще не поздно уйти, чтобы не ввязывать тебя в эту

кашу. Тебе не принесет это ничего, кроме неприятностей.

—  Я уже в этой каше.

— Сеня — мой брат, я готова принять все испытания.

А ты можешь лишиться своего дела и доброй репутации.

— Я приобрету намного больше, есть такое предчув-

ствие. — Он улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза, —

К тому же тебе не к кому больше обратиться за помощью.

113

—  Спасибо. Спасибо, что поверил мне.

— Спасибо скажешь потом, когда мы снимем подозре-

ния с твоего брата.

—  Хорошо, если так и получится. Пока всё только силь-

нее запутывается. А как мы вырвались сегодня из этой за-

падни! До сих пор мурашки по коже. И зачем я только туда

сунулась?

Я уронила голову на руки.

— Видимо, у тебя чуйка на неприятности, — он рас-

плылся в улыбке.

—  Не сильно хорошее качество, — засмеялась я.

— Я сегодня ощутил забытое чувство опасности. Даже

не знаю, обрадовало ли это меня. — Алексей поставил лок-

ти на стол и, следуя моему примеру, оперся о них голо-

вой. — Когда ты изо дня в день ищешь потерянных котят,

дальних родственников и тайных любовниц, чувство само-

сохранения притупляется, начинаешь мыслить по-другому.

Твоя работа становится просто работой, перестает быть

жизнью, как в ментовке. Полицейский живет делом: ты

приходишь домой и не можешь отвлечься, думаешь, копа-

ешься, анализируешь. То, чем я занимаюсь сейчас, — это

другое. Это просто бизнес, не спорю, временами достаточ-

но интересный.

Позади его спины что-то щелкнуло.

—  Чайник закипел, — подсказала я.

—  Не буду предлагать тебе выбора, есть только черный.

—  Значит, черный.

—  С сахаром?

—  Можно с молоком.

Он открыл холодильник. Внутри было почти пусто: кусо-

чек сыра, засохший лимон с краю, наверху яйца и кусочек

колбасы. Никакого молока.

—  Значит, с сахаром, — подытожил он, улыбнувшись.

—  Значит, с сахаром, — повторила я.

Мы пили чай. Я подробно рассказывала о событиях вче-

рашнего дня, стараясь не упустить ни малейшей детали. Ти-

мофеев окончательно расслабился в общении со мной, смо-

трел открыто и с доверием, то и дело кивая, или терпеливо

надувал щёки, когда ему хотелось выругаться от удивления.

114

Временами его взгляд устремлялся куда-то вдаль, стано-

вился задумчивым и серьезным, но непременно вновь воз-

вращался к моему лицу. Каждый раз я ждала этого взгляда

как знака одобрения и прощения. Привыкала к этому взгля-

ду. Отдавалась ему, позволяя изучать каждую черточку мо-