В тусклом стекле

Я остался на крыльце. С минуту меня еще занимал этот новый знакомец, однако удивительные глаза, волнующий голос и весь восхитительный образ прекрасной дамы, завладевшей моим воображением, вскоре вытеснили его совершенно. И вновь глядел я на мудрый лик луны и, сойдя по ступенькам, мечтательно бродил по мостовой меж старинных домов и очертаний предметов, причудливых и неузнаваемых в темноте.

Спустя некоторое время я снова оказался во дворе гостиницы. Здесь было короткое затишье. Недавняя суматоха сменилась покоем, двор был пуст, не считая стоявших тут и там экипажей. Возможно, слуги ужинали. Я был рад уединению: никто не помешал мне отыскать посеребренную луною карету моей прекрасной дамы. Я вышагивал вокруг нее в глубокой задумчивости и имел, вероятно, вид глупый и сентиментальный, как и все молодые люди в подобных обстоятельствах. Шторы на окнах кареты были опущены; дверцы, по-видимому, заперты. Каждая деталь ясно виднелась в ярком свете луны, и резкие черные тени от колес, осей и рессор лежали на земле. Я стоял перед начертанным на дверце гербом, который успел уже изучить при дневном свете. Часто ли задерживается на этом изображении ее взор? Я словно забылся волшебным сном. Внезапно над самым моим ухом раздался грубый голос:

– Вон оно как… аист! Славно. Хищный, прожорливый аист: кто зазевался, того он – цап! Еще и кроваво-красный. Ха-ха! В самую точку!

Обернувшись, я увидел широкое, уродливое, озлобленное лицо, поразившее меня своею бледностью. Прямо передо мной стоял высокий, ростом не менее шести футов, французский офицер в полевой форме. Лоб и нос его пересекал глубокий шрам, придававший и без того угрюмой и отталкивающей физиономии еще более мрачный вид.

Офицер вдруг вскинул голову, выпучил глаза и с глумливым смешком сообщил:

– Я раз пристрелил аиста – просто так, забавы ради. Он себе резвится в облаках, а я – бах в него из ружья! – Дернув плечом, он злорадно расхохотался. – Вот так, месье! И ежели такой человек, как я, – у которого есть упорство и мозги, который всю Европу прошел с солдатской палаткою, а то и – parbleu! [12]– без палатки… я говорю, ежели такой человек решил разоблачить преступление, поймать воришку, пронзить разбойника саблею, – уж поверьте, он это сделает. Ха-ха-ха! Прощайте, месье!

И, яростно развернувшись на каблуках, он размашистым шагом удалился за ворота.

Глава V Ужин в «Прекрасной звезде»

Французские воины, вне всякого сомнения, пребывали тогда в самом дурном расположении духа, и менее всего на их любезность могли рассчитывать англичане. Но было ясно, что язвительная эта речь адресовалась не мне, а именно графскому гербу. У мертвенно-бледного офицера явно были какие-то старые счеты с графом, и ушел он в неподдельном бешенстве.

Всякий испытает неприятное потрясение, когда, вообразив себя в полном одиночестве, даст волю своим чувствам, а потом вдруг обнаружит, что кривлялся перед непрошеным зрителем. В моем случае досадность происшествия усугублялась безобразностью и, я бы сказал, непосредственной близостью соглядатая, поскольку, обернувшись, я столкнулся с ним буквально нос к носу. Загадочный его монолог, полный ненависти и туманных намеков, еще звучал в моих ушах, и для усердной фантазии влюбленного появилась новая пища.

Однако пора было спускаться к ужину. Кто знает, возможно, обычная застольная болтовня прольет некий свет на предмет моих воздыханий?

Войдя, я окинул взглядом небольшую столовую – вместившую в себя не менее тридцати человек – в надежде отыскать тех двоих, что весьма меня сейчас занимали.

В такой суматохе, думал я, когда все сбиваются с ног, не так-то легко уломать гостиничных людей подавать еду в номера; хочешь не хочешь, а кое-кому придется выбирать: табльдот или голодная смерть…

Графа и его прекрасной спутницы я не увидел, зато увидел маркиза д’Армонвиля, которого вовсе не рассчитывал встретить в столь людном месте. С многозначительной улыбкою он указал на стул подле себя. Я сел; маркиз был мне, видимо, рад и тут же начал беседу:

– Как я понимаю, вы впервые во Франции?

Я признал, что впервые, и он продолжал:

– Не сочтите меня чересчур любопытным или назойливым; но поверьте, Париж – опаснейшая из столиц для пылкого и благородного юноши, в особенности – приехавшего без наставника. И если рядом с вами нет мудрого, опытного советчика… – Тут он сделал паузу.

Я отвечал, что столь полезной дружбою не располагаю, зато имею при себе собственную мою голову, что в Англии я успел неплохо изучить жизнь и что человеческая природа, по моему разумению, будет в любых краях одна и та же. Маркиз улыбнулся и покачал головою.