В тусклом стекле

– С год назад, месье, он прожил у нас неделю.

– В жизни не встречал такой поразительной бледности.

– Да, месье, его иногда даже принимают за привидение.

– А не найдется ли у вас бутылочки хорошего бургундского?

– Наше бургундское – самое лучшее во Франции, месье!

– Тогда принеси-ка его сюда и поставь вот на этот столик. Я ведь могу посидеть тут с полчаса?

– Конечно, месье.

Кресло было уютно, вино превосходно, а мысли мои светлы и безмятежны.

О прекрасная, прекрасная графиня! Суждено ли мне сойтись с нею ближе?

Глава VI Сабля наголо

Тому, кто провел весь день в тряской карете, не задерживаясь нигде долее часа, кто вполне доволен собою и своими обстоятельствами, кто одиноко отдыхает в уютных креслах после доброго ужина, – извинительно немного вздремнуть у огня.

Наполнивши бокал в четвертый раз, я заснул. Надо сказать, что голова моя свешивалась при этом довольно неловко. К тому же известно, что обильная французская трапеза отнюдь не располагает к приятным сновидениям. И вот, пока я почивал в покойных креслах «Прекрасной звезды», приснился мне сон.

Будто стою я в огромном пустом соборе, освещенном лишь четырьмя свечами по углам черного помоста; на помосте возлежит мертвое тело. Мне почему-то сразу становится ясно, что покойница – графиня де Сент-Алир. В соборе холодно; я хочу осмотреться, но тусклое мерцание озаряет лишь небольшое пространство кругом.

Все, что можно различить, несет на себе печать готической мрачности и помогает моему воображению дорисовать поглощенные тьмою стены. От прохода доносятся медленные тяжелые шаги двух человек; гулкое эхо выдает высоту сводов; мною овладевают дурные предчувствия. Тут покойница, даже не шелохнувшись, произносит леденящим душу шепотом: «Они пришли хоронить меня живою. Спаси!»

Ужас сковывает мои члены; я не в силах двинуться, не в силах говорить.

Те двое уже выступают из темноты. Один из них, граф де Сент-Алир, бесшумно скользит к изголовью и обхватывает длинными костлявыми руками голову графини. Бледный полковник с сатанинскою усмешкою на обезображенном шрамом лице берется за ноги, и они начинают ее поднимать.

Нечеловеческим усилием воли я стряхиваю с себя этот кошмар и, еле сдержав вскрик, вскакиваю.

Но хотя я проснулся, зловещее, смертельно-бледное лицо полковника Гаярда, высвеченное пламенем камина, продолжало глядеть на меня.

– Где она? – с содроганием спросил я.

– Смотря кто она, месье, – гаркнул полковник.

– О господи… – выдохнул я, озираясь.

Полковник успел уже выпить demi-tasse du café noir[18] и теперь дотягивал tasse[19], распространяя вокруг себя приятный аромат бренди и взирая на меня с явной насмешкою.

– Мне что-то снилось, – поспешно произнес я, всеми силами стараясь не выдать чувств, какие после ужасного сновидения внушал мне мой собеседник. – Очнувшись, я не сразу понял, где нахожусь.

– А вы, очевидно, тот молодой господин, который занимает комнаты над графом и графинею де Сент-Алир? – проговорил он, как бы в раздумье прикрывши один глаз и нацелившись на меня другим.

– Очевидно… да, это я.

– Смотрите, юноша, как бы не приснилось вам однажды чего похуже, – загадочно изрек полковник, усмехаясь и качая головою. – Вот именно, похуже, – повторил он.

– А что мне, собственно, может присниться? – осведомился я.

– Как раз это я и пытаюсь сейчас выяснить, – сказал полковник. – И выясню, не сомневайтесь. Уж коли я ухватился за конец ниточки, то, как бы она там ни вилась, как бы ни искручивалась – вправо-влево, вверх-вниз или кругами, – а уж я ее вытяну и буду наматывать на палец, покуда другой ее конец, с разгадкою тайны, не окажется у меня в руке. Ибо я проницателен! Хитер как лис! Осторожен как куница! Parbleu! Будь я сыщиком, я бы давно уже сколотил состояние. Что, хорошо ли здесь вино? – Он вопросительно глянул на мою бутылку.

– Очень хорошо, – сказал я. – Отведайте, прошу вас.

Полковник наполнил самый большой бокал, какой отыскался в столовой, поднял его, кивнул мне и медленно выпил.

– Кхе! И это, по-вашему, вино? Попросили бы меня заказать вам бургундское, они бы не посмели принести такую дрянь.

Я покинул его так скоро, как только позволяли приличия, и, надев цилиндр, вышел из гостиницы в компании одной лишь увесистой трости. По пути я завернул во двор посмотреть на окна графских комнат. Они, однако, оказались закрыты и зашторены, так что я был лишен даже столь зыбкого утешения, как созерцание света от лампы, под которою прекрасная дама, быть может, писала, или читала, или сидела и думала о… да мало ли о ком.