В тусклом стекле

Я давно уже устал глядеть, как спутник мой, в очках на носу, прочитывает письма одно за другим, складывает их и делает какие-то пометки на конвертах. Хотелось избавиться от этого утомительного зрелища – но закрыть глаза никак не получалось. Я пытался снова и снова, но – увы! – я положительно утратил способность смежать веки.

Я бы протер глаза, да не мог шевельнуть рукою, тело мое не подчинялось мне – я внезапно обнаружил, что не способен по своему желанию двинуть ни единым членом, ни мускулом: с таким же успехом, пожалуй, я мог попытаться опрокинуть карету одним напряжением воли.

До сего момента мое состояние еще не пугало меня: я надеялся, что это не более чем кошмарный сон, который сейчас пройдет. Но постепенно меня объял ужас: что со мною? Припадок?

Жутко было видеть, как мой попутчик мирно и невозмутимо продолжает свои занятия, когда мог бы легко прогнать мои страхи, всего лишь тряхнувши меня рукою за плечо.

Я сделал отчаянную попытку закричать – тщетно; вновь и вновь повторял я свое усилие, но так и не издал ни звука.

Маркиз уже успел перевязать письма бечевкою и, мурлыча себе под нос какую-то арию, глядел в окно. Поворотившись затем в мою сторону, он сообщил:

– Через пару минут будем на месте. Вот уж и огоньки видны.

Присмотревшись ко мне внимательнее, он качнул головою и с доброю улыбкой произнес:

– Бедный мальчик! Как его сморило… и как сладко он спит! Ничего, проснется, когда карета станет.

Сложив письма обратно в вализу, он запер ее, спрятал очки в карман и снова повернулся к окну.

Мы въехали в какой-то городок; была глубокая ночь – вероятно, уже третий час. Карета остановилась, я увидел свет из раскрытой двери гостиницы.

– Приехали! – воскликнул мой попутчик, радостно оборачиваясь ко мне. Я, однако, не пробудился.

– Вон как умаялся, – сказал он, не дождавшись ответа.

Проворный Сен-Клер уже открывал для меня дверцу кареты.

– Твой хозяин крепко спит, он нынче переутомился. Жестоко было бы его беспокоить. Сделаем, пожалуй, так: зайдем с тобою внутрь, подкрепимся сами, пока меняют лошадей, и заодно прихватим что-нибудь для месье Беккета. Я уверен, что вскоре он проснется, и преголодный.

Он поправил фитиль, подлил в лампу масла, улыбнулся еще раз доброй улыбкою и велел слуге моему не шуметь; стараясь не задеть меня, он выбрался из кареты. Слышно было, как, входя в гостиницу, он что-то говорил Сен-Клеру; я же оставался в карете в прежнем положении.

Глава VIII Незваный гость

В разные периоды жизни мне случалось переносить телесные муки, острые либо продолжительные; но ни прежде, ни годы спустя не доводилось мне, слава богу, очутиться в столь жалком и плачевном состоянии. Памятуя, что все мы смертны, я искренне надеюсь, что смерть не принесет с собою ничего подобного тем минутам. Дух мой поистине томился в неволе; недвижность и немота были нестерпимы.

Мысль же, хоть и объятая кромешным страхом, оставалась живою и ясною. Что будет дальше? Неужто я и впрямь умер?

Прошу заметить, что моя способность наблюдать происходящее нисколько не пострадала. Я слышал и видел отчетливо, как всегда. Но я словно бы потерял власть над своим телом.

Как я уже упомянул, маркиз д’Армонвиль, покидая карету, не погасил дорожной лампы. Я напряженно прислушивался, страстно ожидая его возвращения: мне казалось, что оно пусть чудом, но должно пробудить меня от каталепсии.

Внезапно, без шума шагов либо иных звуков, которые предвещали бы чье-то приближение, дверца отворилась и в карету молча забрался человек.

Лампа светила не хуже обычной восковой свечи, и я хорошо мог разглядеть незнакомца. Он был молод, одет в темно-серый просторный балахон, с накинутым на голову капюшоном, под которым, почудилось мне, блеснул золотой кант походной армейской фуражки; кроме того, под широкими рукавами балахона я совершенно определенно увидел форменные галуны и пуговицы на обшлагах мундира.

У молодого человека были пышные усы и эспаньолка, по щеке от верхней губы тянулся свежий шрам.

Войдя, он тихо затворил дверь и сел подле меня. Все это произошло в одно мгновение; наклонившись ко мне и заслонясь от света рукою в перчатке, он несколько секунд внимательно изучал мое лицо.

Незнакомец вошел бесшумно, как призрак, все действия его были уверенны и быстры, что выдавало наличие определенного плана. Он, несомненно, явился с недобрыми намерениями – хотел меня ограбить, а может, и убить. Но даже под шарившей по мне рукою я лежал трупом. Он залез в мой нагрудный карман и извлек оттуда белую розу и все бумаги, меж которыми один документ имел для меня немалое значение.

Лишь мельком взглянул он в бумаги – они явно не занимали его. Драгоценнейшую розу мою он отодвинул вслед за бумагами. Зато упомянутый документ тотчас его заинтересовал: едва развернув, человек принялся карандашом прилежно копировать его содержание в маленькую записную книжку.

Он управлялся со своей работою бесшумно, быстро и хладнокровно; это наводило на мысль, что предо мною агент сыскной службы.