В тусклом стекле

Потом он собрал бумаги – по всей видимости, в том же порядке, в каком нашел, – и, сложив их обратно в мой нагрудный карман, покинул карету.

Посещение не продлилось, кажется, и трех минут. Очень скоро я снова услышал голос маркиза. Вот он вошел, взглянул на меня и улыбнулся, словно завидуя моему богатырскому сну. Ах, если бы он знал!..

При свете лампы, только что ставшей пособницей шпиона, он продолжал читать и делать записи.

Мы уже выехали из городка и продвигались далее с той же неспешностью.

«Место встречи с полицейской ищейкою», как я его для себя обозначил, оставалось уже в двух лье позади, когда вдруг почувствовал я странные толчки в одном ухе: воздух словно бы ворвался через него в горло; при этом было ощущение, будто где-то в глубине уха возник маленький пузырек воздуха, который тут же принялся расти и наконец с силою лопнул. Невыносимый обруч, словно бы сжимавший мой мозг, разжался. В голове послышался странный шум, нервическая дрожь пронзила тело; оно гудело, как нога, которую, говоря простым языком, «отсидели». Вскрикнув, я попытался было приподняться, но тотчас снова упал, сраженный смертельной слабостью.

Оборотившись, маркиз взял меня за руку и заботливо спросил, не захворал ли я. В ответ из моих уст исторгся лишь тяжкий стон.

Мало-помалу воскрешение все же произошло, и срывающимся, едва слышным голосом я смог поведать маркизу о моем внезапном недуге, а также о посягательстве на мои бумаги, случившемся во время его недолгого отсутствия.

– Боже правый! – воскликнул он. – Не добрался ли злодей и до моей вализы?

Я, как очевидец, поспешил его успокоить. Он, однако, водрузил вализу на сиденье рядом с собою, раскрыл и очень скрупулезно проверил содержимое.

– Слава богу, все в целости и сохранности, – удовлетворенный осмотром, пробормотал он. – Здесь ведь среди писем не менее полудюжины таких, что даже и помыслить невозможно, чтоб они попали в чужие недобрые руки!

Затем с дружеским участием он подробно расспросил о недомогании, на которое я жаловался. Выслушав до конца, он сказал:

– Один мой приятель перенес как-то приступ, в точности схожий с вашим. Это случилось с ним во время морского круиза и тоже вслед за состоянием сильнейшего возбуждения. Он, как и вы, был храбрец, и неожиданно возникшие обстоятельства принудили его применить храбрость вкупе с физической силою. А спустя часа два его внезапно одолела усталость; всем казалось, будто он крепко спит, на самом же деле он погрузился в состояние, которое впоследствии описывал так, что, полагаю, вы тотчас признали бы ваш недуг.

– Я рад, что приступ мой по крайней мере не единственный в своем роде. Скажите, а вашему приятелю приходилось вновь переживать подобное?

– Я виделся с ним еще долгие годы и никаких жалоб более не слышал. Но какое разительное сходство предшествовавших приступу событий! Ни секунды не задумываясь, вы отважно вступаете в неравный поединок с этим сумасшедшим драгунским полковником – опытнейшим фехтовальщиком! – затем наступает естественная в подобных обстоятельствах усталость и наконец глубочайший сон – равно как и в случае на корабле… Неплохо бы, впрочем, выяснить, – продолжал он, – что за coquin[22] рылся в ваших бумагах. Хотя теперь там все равно уже ничего не узнаешь, не стоит и возвращаться. Такие людишки умеют заметать следы. Вероятнее всего, вы правы, и это какой-нибудь полицейский сыщик. Любой другой негодяй вас непременно бы ограбил.

Обессиленный недугом, я говорил мало, но попутчик мой очень мило поддерживал беседу.

– Мы стали так близки, – сказал он в конце, – что хочу напомнить: пусть сейчас пред вами не маркиз д’Армонвиль, а всего лишь месье Дроквиль, может статься, что в Париже и это знакомство окажется для вас полезным, даже если мы не будем встречаться часто. Не забудьте сообщить мне, в какой гостинице вы намерены остановиться; маркиз ведь, как известно, находится в отъезде, а за его особняком присматривают покуда два-три лакея, но им нельзя даже видеть месье Дроквиля; сей господин, однако же, непременно изыщет способ провести вас в ложу маркиза в Опере, а быть может, и в иные, менее доступные места. Когда же дипломатическая миссия маркиза завершится и ему позволено будет появиться самолично, не забудьте вашего обещания нанести осенью визит в Шато д’Армонвиль – в противном случае друг месье Беккета не простит его.

Нужно ли сомневаться, что я преисполнился к маркизу самой искренней признательности!

Чем ближе подъезжали мы к Парижу, тем более ценил я его протекцию. Своевременная поддержка и дружеское участие значительного человека, с коим свела меня столь невообразимая, казалось бы, случайность, могли сделать мою поездку куда привлекательней, нежели я смел предполагать.

Положительно, любезность маркиза была безгранична. Я не успел еще в достаточной мере выразить мою благодарность, когда карета неожиданно остановилась в каком-то местечке, где ожидала нас свежая пара лошадей и где, как выяснилось, нам надлежало расстаться.

Глава IX Вечерние разговоры и добрые советы