В тусклом стекле

Окончательно смешавшись, я поспешил извиниться, дабы снискать прощенье моего нового друга, – ведь он выказал мне столько бескорыстного участия.

Я заверил его, что непременно расторгну договоренность, коей связал себя так неудачно; что отвечал не подумав и вообще не отблагодарил еще маркиза соразмерно с его добротою и моей истинною оценкою этой доброты.

– Ну полно, полно; я позволил себе упрекнуть вас исключительно ради вашего же блага; я уж и сам вижу, что высказался чересчур резко; уверен, что вы, с вашим добрым сердцем, меня простите. Всем, кто давно со мною знаком, известно, что в запальчивости я иногда могу наговорить лишнего, но после сам же первый об этом сожалею. Надеюсь, месье Беккет извинит своего старого друга, на миг утратившего самообладание, и мы, как и прежде, останемся добрыми приятелями.

Он улыбнулся мне знакомой улыбкою месье Дроквиля из «Прекрасной звезды» и протянул руку, которую я сжал с радостной почтительностью.

Кратковременная размолвка сблизила нас еще больше.

Маркиз посоветовал мне загодя позаботиться о комнате в какой-нибудь версальской гостинице, поскольку спрос на места будет велик; выезжать, сказал он, лучше всего завтра.

Таким образом я не откладывая заказал лошадей на одиннадцать часов завтрашнего утра; маркиз же вскоре пожелал мне доброй ночи, сбежал по лестнице, прикрывая лицо платком, сел в закрытую карету, стоявшую под моим окном, и уехал.

На другой день я был в Версале. Подъезжая к «Отель де Франс», я еще издали увидел, что прибыл отнюдь не рано, а пожалуй что и слишком поздно.

Перед крыльцом вплотную друг к другу стояли экипажи, так что попасть внутрь можно было, лишь высадившись из кареты и протолкавшись меж лошадиных крупов.

В вестибюле толпились слуги и господа, кричавшие что-то хозяину гостиницы, а тот, никого уже не видя и не слыша, тем не менее вежливо уверял всех вместе и каждого в отдельности, что в доме не осталось ни единой спальной или даже туалетной комнаты, в которой не было бы уже постояльца.

Я развернулся и ушел, оставив кричавших кричать, увещевать, выпрашивать в тщетной надежде, что хозяин смилостивится и что-нибудь придумает.

Усевшись в карету, я велел ехать со всею доступной нашим лошадям прытью в «Отель дю Резервуар». Новая попытка оказалась столь же безрезультатной: подъезд окружали плотные ряды экипажей. Раздосадованный, я не знал, что делать дальше. К тому же, пока я вел переговоры с хозяином, другие кареты отъезжали от подъезда, и мой форейтор постепенно протиснулся с лошадьми к самому крыльцу.

Сие обстоятельство пришлось бы очень кстати, когда бы моей единственной задачей было сесть обратно в экипаж; но как прикажете выбираться из толчеи, если надобно ехать дальше? Кареты и коляски всех мастей теснили нас сзади и спереди, да и сбоку их стояло еще не менее четырех рядов.

Глаза мои в те годы отличались зоркостью, и тут внезапно в просвете меж колясками и лошадьми я ясно увидел, как по оставшемуся узкому проезду на другой стороне улицы медленно движется ландо, – и если я и прежде проявлял изрядное нетерпение, то представьте мои чувства теперь, когда в пассажирах открытого экипажа я определенно узнал графиню под черной вуалью и ее супруга! Лошади их шли шагом, так как весь проезд впереди занимала телега, катившая с присущею всем телегам медлительностью.

Полагаю, каждый здравомыслящий человек на моем месте, уж коли возникла у него нужда перехватить ландо, спрыгнул бы на тротуар, обежал преграждавшие путь экипажи по ходу движения и встретил бы его впереди. Но, к несчастью, во мне было более от Мюрата, нежели от Мольтке, и любым ухищрениям тактики я предпочитал прямую атаку на объект. Сам не знаю как, я перемахнул через заднее сиденье соседней кареты, пробрался через кабриолет, в котором дремали старик с собакою; с невнятными извинениями шагнул в открытый экипаж, где оживленно спорили четыре господина; спрыгивая с противоположной стороны, я запнулся о ступеньку и повалился всем телом прямо на спины двум малорослым лошадкам, которые, взбрыкнув, сбросили меня в пыль головою вперед.

Любой сторонний наблюдатель, которому случилось лицезреть сию бесстрашную атаку, безусловно, принял меня за умалишенного. К моей удаче, заветное ландо успело проехать прежде моего падения: как вы понимаете, рыцарь вовсе не жаждал предстать пред дамою сердца вывалянным в пыли и в сплюснутом, никак не желавшем сниматься цилиндре.

Некоторое время я стоял осыпаемый щедрою бранью, которая перемежалась неприятнейшим хохотом. В разгар окружившего меня веселья, пытаясь выколотить пыль из платья посредством носового платка, услыхал я знакомый голос:

– Месье Беккет!

Я обернулся – в окне одной из карет мелькнуло лицо маркиза. Я был рад ускользнуть из-под града насмешек и вмиг оказался возле него.