Читаем В тусклом стекле полностью

– А вот что, месье: бывший шталмейстер покойного короля – ну того, помните, которому отрубили голову в революцию, – получил разрешение от императора вернуться во Францию и жил месяц в этой гостинице, а под конец вдруг взял да и пропал, будто испарился. Полдюжины свидетелей могут это подтвердить под присягой. Другой, русский, из дворян, очень видный, шести футов с лишком, стоял посреди комнаты в первом этаже со стаканом водки в левой руке и недопитой чашкой кофею в правой и как раз описывал семерым вполне заслуживающим доверия господам последние минуты жизни Петра Великого – и точно так же исчез! Остались только сапоги – на полу в том месте, где он стоял; да господин справа от него нашел, к своему удивлению, в руке своей чашку кофею, а господин слева – стакан с водкою…

– …которую он в замешательстве проглотил вместе со стаканом, – предположил я.

– Отнюдь нет. Стакан три года хранился в доме как реликвия; его разбил кюре, беседовавший в комнатке кастелянши с мадемуазель Фидон; а вот о русском дворянине не было с тех пор ни слуху ни духу. Раrbleu! Когда мы будем уезжать из этого «Летучего чудища» – дай нам бог выбраться через дверь! И все это, месье, рассказал мне форейтор, который нас сюда привез.

– Ну, стало быть, это чистая правда! – жизнерадостно заключил я; однако на самом деле мне было не до веселья; на меня начинала давить мрачность комнаты и окружающего пейзажа. Недобрые предчувствия понемногу овладевали мною, и шутка моя прозвучала натянуто.

Глава XII

Колдун

Трудно представить себе зрелище более впечатляющее, нежели этот костюмированный бал. Среди гостеприимно распахнутых салонов сверкал грандиозный коридор Большой зеркальной галереи. По случаю fête[25] в ней было зажжено не менее четырех тысяч свечей: сияние их, отраженное и умноженное зеркалами, было поистине ослепительно. Величественная анфилада комнат заполнилась масками во всевозможнейших костюмах. Не забыта была ни одна зала; каждый уголок дворца оживлялся музыкою, голосами, буйством красок, сверканием драгоценностей, неудержимым весельем забавных сценок, какие всегда будто сами собою случаются на хорошо устроенном маскараде.

Никогда прежде не доводилось мне видеть ничего даже отдаленно сравнимого с этим бесподобным праздником. В черной маске и домино я неспешно продвигался по комнатам, то и дело задерживаясь послушать живую беседу, комическую песенку или шуточную речь, но и не забывая в то же время глядеть по сторонам – дабы случайно не разминуться с черным домино с белым крестиком на груди.

У дверей я замедлял шаг и присматривался к маскам особенно внимательно, как и было уговорено; маркиз, однако, не показывался. Пока я так бродил, забавляясь всем происходящим, в одном из салонов повстречались мне золоченые носилки или, вернее, китайский паланкин, убранный с кричащею пышностью, принятой в Поднебесной империи. Его несли на золоченых шестах четыре разодетых китайца; еще два, с палочками в руках, шествовали впереди и позади, а сбоку двигался небольшого роста и довольно щуплый человек с окладистой черной бородою и в высокой феске, в каких обыкновенно изображают дервишей. Его ниспадавшее с плеч пестрейшее одеяние было расшито золотыми и черными иероглифами; талию перехватывал широкий золотой пояс, на котором проступали красные и черные каббалистические знаки. Красные чулки и шитые золотом туфли с загнутыми по-восточному носами виднелись из-под полы его платья. Смуглое лицо было недвижно и торжественно, пышные насупленные брови черны, под мышкою он нес примечательную книгу самого загадочного вида, в другой руке держал гладкую блестящую палочку черного дерева. Он шел, низко опустив голову и глядя в пол. Провожатый, шедший впереди паланкина, размахивал палочкою вправо и влево, расчищая путь; паланкин был наглухо занавешен со всех сторон, и вся процессия являла зрелище замечательное и таинственное. Я немало заинтересовался.

И был посему весьма доволен, когда носильщики опустили свой груз в непосредственной близости от меня.

Тотчас же и носильщики, и провожатые с золочеными палочками хлопнули в ладоши и в полнейшей тишине принялись исполнять престранный танец: на первый взгляд беспорядочный и неистовый, однако, если судить по строжайшей последовательности позиций и фигур, – тщательно продуманный. Вскоре вокруг танцующих послышались смех и хлопанье ладоней в такт.

Танец еще не закончился, когда на мое плечо легла чья-то рука; обернувшись, я увидел наконец черное домино с белым крестиком.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги