В тусклом стекле

– Но графиня… как будто не дает ему повода?

– Боюсь, что дает.

– Какой же?

– Видите ли, мне всегда казалось, что она слишком… слишком…

– Слишком что, месье?

– Хороша собою. Глаза ее волнующе прекрасны, кожа безупречна, черты совершенны… Впрочем, я уверен в ее порядочности. Вы ведь, кажется, с нею не встречались?

– В тот вечер, когда мне пришлось проломить череп тому забияке, что наскочил в вестибюле гостиницы на старого графа, там также была дама, закутанная в дорожный плащ. Но лицо ее скрывала густая черная вуаль, так что решительно ничего нельзя было разглядеть, – дипломатично ответил я. – Возможно, то была его дочь. А случаются ли у них размолвки?

– У кого, у графа с женою? Бывают, хотя и нечасто.

– О чем же они бранятся?

– Ах, это долгая история; о бриллиантах графини. Они довольно ценны и стоят, по уверению ювелиров, около миллиона франков. Граф хочет их продать, деньги пустить в рост, а доходом распорядиться по усмотрению жены. Графиня же, которой они по закону принадлежат, никак не соглашается; и сдается мне, что истинную причину своей несговорчивости она ни за что ему не откроет.

– Вот как? И что же это за причина? – Любопытство мое все распалялось.

– Думаю, ей видится, как хороша она будет в этих бриллиантах, когда в другой раз выйдет замуж.

– Простите?.. Ах, ну да. А граф де Сент-Алир, стало быть, человек достойный?

– Достойнейший и весьма разумный.

– Как бы мне хотелось с ним познакомиться! Так вы говорите, он живет…

– …в счастливом браке! Но если говорить серьезно, то граф стал совершенным отшельником; время от времени вывозит жену то в Оперу, то на бал – вот, пожалуй, и все.

– Он, верно, может многое припомнить и о старых порядках, и о революционных событиях?..

– О да, для такого философа, как вы, граф превосходный собеседник. К тому же после обеда он обыкновенно засыпает, а жена его нет… Однако, кроме шуток, он и впрямь удалился от суеты большого света и сделался ко всему безразличен; да и графиню ничто, похоже, не занимает… включая ее собственного супруга.

Маркиз поднялся.

– Не рискуйте своими деньгами, – повторил он напоследок. – У вас скоро появится возможность потратить часть их с большою пользою. Кое у кого из тех, кто помогал возвращению Бонапарта, были очень приличные коллекции картин; в ближайшие недели они пойдут с молотка. Ожидаются исключительные сделки! Приберегите кошелек для этих торгов; я непременно дам вам знать. Кстати, – обернулся он уже у самой двери, – чуть не забыл: на той неделе в Версале устраивают костюмированный бал. Надеюсь, получите удовольствие: дома, в Англии, вас ведь маскарадами не балуют? Говорят, в этот раз будет даже грандиознее, чем обычно; съедется весь свет. Приглашения нарасхват – да их почти и не осталось; но для вас я уж постараюсь добыть. Доброй ночи! Прощайте.

Глава Х Черная вуаль

По-французски я изъяснялся бегло, в средствах стеснен не был, посему ничто не мешало мне вкусить от наслаждений, коими богата французская столица. Нетрудно догадаться, что следующие два дня промелькнули для меня незаметно, по истечении же их ко мне снова – и почти в тот же час – заглянул месье Дроквиль.

Как всегда любезный и доброжелательный, он оживленно объявил, что бал-маскарад назначен на среду и приглашение для меня уже получено.

Какая досада! С искренним сожалением я вынужден был отказаться.

Маркиз некоторое время глядел на меня подозрительно и словно бы с угрозою, чего я решительно не мог понять; затем осведомился в довольно резком тоне:

– Не будет ли месье Беккет так любезен сообщить причину своего отказа?

Я был удивлен, но ответил чистосердечно, что не смогу пойти, поскольку именно в среду вечером я договорился встретиться с двумя или тремя приятелями, тоже из Англии.

– Вот! Вот вам настоящие англичане! Где бы они ни очутились, им подавай их английское пиво, их «биф-стейк» и парочку английских мужланов в придачу. Даже здесь, в Париже, вместо того чтобы попытаться хоть что-то понять о тех, к кому приехали, вместо того чтобы изобразить мало-мальский интерес к познанию, они сходятся вместе, наливаются пивом, курят и ругаются как извозчики. Да только им не прибудет от этого ни ума, ни лоску, так что лучше бы они пропьянствовали все это время в родной гринвичской пивной!

Саркастически рассмеявшись, он вперил в меня гневный взгляд, точно желал пробуравить насквозь.

– Хотите берите, хотите нет, – сказал он, швыряя приглашение на стол, – как вам будет угодно. Я уже вижу, что зря старался, не в коня корм! Но скажу так: когда кто-то делает вам одолжение, хлопочет, чтобы предоставить шанс, о коем многие парижане могут лишь мечтать, – человеку порядочному пристало бы отнестись к оказанной услуге с бо́льшим вниманием!

Однако это уже не вмещалось ни в какие рамки.

Во мне боролись гнев, обида и раскаяние. Возможно, я, не ведая того, нарушил правила хорошего тона, принятые у французов? Тогда это в некоторой степени оправдывает грубую бесцеремонность, с какой маркиз мне теперь выговаривал.