Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Вернемся к проблеме, приведшей нас сюда. Поднимемся неспешно – ступени крутые – к Пергамскому алтарю и порассуждаем, какие ориентиры стоило бы расставить. Никому ничего не навязывая, изложу свое личное мнение.

Во-первых, каждому из нас предстоит определиться, считает ли он главу реституций закрытой? По моему восприятию, точку ставить рано. Равно как и неуместно подменять само понятие реституций неким взаимозачетом.

Во-вторых, придется смириться с тем, что патентованных рецептов для движения по восходящей не существует. Для скольжения по наклонной – таковых множество. Нам суждено пробираться к цели нехожеными тропами и прислушаться к Теренцию. Цитирую античного классика: «Если желаемое неисполнимо, желай возможное».

В-третьих, во избежание недоразумений усвоим постулат: покушение на необратимость решений большой четверки, принятых совместно или порознь в 1945—1949 годах, равнозначно покушению на окончательные урегулирования 1990 года, подписанные от имени немцев также правительствами ФРГ и ГДР, покушению на установленный этими урегулированиями европейский правопорядок. Из двух зол – выбирать меньшее.

Об остальном можно говорить и договариваться. Инвестируем в сложный процесс перевоплощения из недругов в добросовестные партнеры максимум доверия, взаимоуважения и искренности, и тогда, я убежден, нам удастся сдвинуть камень, под который ныне вода не течет. Мной не случайно упомянута искренность. Убеждая советских лидеров от Хрущева до Горбачева, я при каждом удобном случае воспроизводил латинскую максиму: если чувства не будут истинны, весь наш разум окажется ложным. Конечно, зауженность правового пространства не облегчает маневра. Это не означает, однако, что «перемещенное искусство» следует, по образцу США, отправить в долгий ящик.

Цепкая память господина федерального президента, возможно, запечатлела вот какой эпизод – в свое время я высказывался за создание совместного фонда, средства которого направлялись бы на вызволение для музеев России предметов искусства и прочих культурных ценностей, выставляемых на аукционах частными собирателями или юридическими лицами. Не секрет, что множество исторических и культурных раритетов российского происхождения развеялось по свету. В свою очередь, Россия зачислила бы в фонд сопоставимые с нашими утратами предметы, которые интересуют немецких историков и музейщиков.

Это соображение как будто вызвало интерес. Вскоре, однако, вал событий смял вся и все. О ельцинскую Россию вытирали ноги. Справедливость, словно куру, пустили в ощип. «Трофейный» сюжет начали раскачивать до критических 12 баллов. Возвращение «перемещенных» ценностей сделали чуть ли не предварительным условием снятия порчи с россиян, в отсутствие которого нашей стране входа в Европу через парадную дверь не видать.

Склонные к философствованию арабы утверждают: все, что должно сбыться, то сбудется, даже если сбудется не так. Может, стоит сообща поразмыслить о том, чтобы неизбежное сбылось к обоюдному удовлетворению? Условиться о том, что никто не должен терять сверх уже потерянного и ничего приобретать в урон другому? Пусть будет так – часть наших, по немецкой терминологии, «трофеев» резервируется как взнос в упомянутый выше фонд. Наверное, речь могла бы вестись о реликвиях, документирующих вызревание немецкой самобытности (des deutschen Wesens), становление германской государственности, культуры, науки, конфессий.

Имею, далее, причины предположить, что немало древних актов, скопом вывезенных по окончании войны из Восточной Германии в СССР, остаются по веским причинам и из-за разгильдяйства неразобранными, а условия их хранения, к сожалению, поныне не идеальные. Сходно обстоит дело с тысячами и тысячами книг, ценных для немцев и не нашедших истинных ценителей у нас. В эти книги чаще заглядывают мыши, и на них вьют гнезда голуби. Не видел и не вижу, к чему в таких ситуациях держать позу – ни себе ни людям.

Да, в Харькове оккупанты мостили книгами улицу для удобства проезда. Да, белорусы лишились первопечатных изданий Ф. Скорины, С. Будного, И. Федорова, П. Мстиславца, прижизненной публикации «Божественной комедии» Данте. Да, книгами Ясной Поляны, дома Чайковского в Клину, тургеневского Спасского-Лутовинова незваные гости топили печи, хотя дрова были рядом. Да, дом Гоголя в Сорочинцах был сожжен дотла со всем, что в нем находилось. Все это так. Но пора погасить в себе гнев праведный и объяснимый. Тот не возвысит себя, кто переймет мерзостную тропу.

Единственно правильным в части архивов и книг было бы повторить модель, спасавшую этнографическую коллекцию. Насколько от меня тогда зависело, я поспособствовал ее возвращению, ибо очевидной альтернативой была гибель многих предметов ввиду отсутствия специфических условий для их сохранения.