Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

К сожалению, на Руси, возможно, повторюсь, не изжит был спрос на наставление Сильвестра, данное Ивану Грозному: «Настоящий самодержец не терпит в своей близи людей умнее себя». Но как быть с вопросами, требующими специальных знаний, причем не только в области физики, химии, математики? Вот заходит речь об ассигнованиях на разработку какой-то научной или прикладной темы. Никита Сергеевич внемлет первым словам и тут же определяет: ясно, утвердить. Вслед докладывается другой проект. Дальше заголовка обсуждение не продвинулось, ибо главный молвит: ерунда, снять с рассмотрения.

Увы, подобная практика характеризовала стиль поведения Хрущева также во внутренней и внешней политике, в обороне, культуре, в социальной сфере. Приведу пару примеров, они скажут все сами за себя.

Советский Союз опередил США в ракетостроении. Первый спутник, первый полет человека в космос, первая межконтинентальная – все это достижения наших великих ученых, выдающихся конструкторов, отличных инженеров, квалифицированных рабочих. Признаюсь, не без моего участия тогда была озвучена формула: стартовая площадка советских успехов в космосе – социализм. Сии слова были вписаны в текст выступления Хрущева при чествовании на Красной площади Германа Титова, космонавта номер 2. С ним Никита Сергеевич познакомил своих спичрайтеров самолично.

Какие выводы сделали из нашего технологического прорыва американцы и мы сами? Президент Дж. Кеннеди распорядился изучить опыт советской системы и перенять все ценное из школьного и высшего образования в СССР. Здесь, на его взгляд, и таился ключ к разгадке случившегося – оптимальный уровень подготовки кадров и был стартовой площадкой успехов соперника.

А куда зарулили наши правители? Хрущев объявил надводный флот «плавающими гробами» и приказал разделать в металлолом авианосцы, линкоры, другие крупнотоннажные корабли, только что сошедшие со стапелей или находившиеся в продвинутой стадии строительства. Авиацию первый секретарь сделал падчерицей. Ассигнования ведущим КБ урезали в разы, невзирая на то, что коллективы Туполева, Ильюшина, особенно Мясищева в своих технических решениях шли тогда впереди планеты всей.

Не стану бередить раны, хотя Хрущев резал по живому. Замечу лишь – стране и народу подобные выкрутасы обошлись несказанно дорого в прямом и переносном смысле. По методе они в чем-то перекликаются с так называемым реформированием постсоветской России.

Расставание с низвергнутым строем началось не только с тотальной приватизации, или, проще, с разграбления советского наследства. Но почему все-таки тут же принялись изводить под корень и дошкольные учреждения? Расхожую легенду, что детей следовало освободить от «оков социализма», сегодня даже не припоминают. Затем основательно прошлись по средним, прежде всего специализированным школам и по внеклассному образованию, а также пионерлагерям. Теперь усердно притирают университеты и институты к заимствованным у зарубежных поводырей шаблонам.

Что дальше? Касательно детских садов блажь вроде бы, пусть не повсеместно, рассеивается. Москва в авральном темпе воссоздает детские сады.

Почему-то россияне хотят всегда быть умнее всех. Согласно исследованию Гёттингенского университета, народы по интеллектуальному потенциалу едва разнятся один от другого. В среднем 2—3 процента приходится на талантливых и гениальных, около 6 процентов – на дураков и идиотов. Остальные занимают ступеньки от одного качества к другому. Ни о ком и ни о чем я не хочу сказать плохого. Всякая ксенофобия мне чужда по определению. Но если строй, режим, какой у нас был, есть или будет, не сможет, опираясь на науку, прежде всего на науку о человеке, применять ее познания на практике – в социальной, экономической, культурной сферах и во всем остальном, то государство, ведомое таким режимом, обречено на потрясения или исчезновение.

Примерно за полгода до кончины А.Д. Сахарова у меня состоялся с ним почти двухчасовой разговор по интересовавшей академика проблеме. Расставаясь, Андрей Дмитриевич заметил: без свободы мышления нет свободы. «Так мы с вами, – вторил я гостю, – стоим на одной платформе. Нелюбимый ныне Карл Маркс назидал – все подвергай сомнению».