Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

От меня, на протяжении ряда лет с близкого расстояния наблюдавшего Алексея Николаевича, не укрылось, как больно задел его сей окрик. Косыгин вообще не был склонен расстегиваться нараспашку, а тут он замкнулся совсем. Предсовмина сделал все, возможно, больше, чем любой другой мог сделать, чтобы интегрировать здравый смысл в советско-британские отношения.

Не исключено, я ошибаюсь, но и сейчас полагаю: свою роль в таком обороте дел сыграл Громыко. Министр терпеть не мог Брауна. Неприязнь к шефу Форин-офис обострилась у него после эпизода, в сущности мелочного. Какой-то «доброхот» посоветовал Брауну, когда тот приехал в Москву, начать переговоры с советским коллегой на почти семейной ноте. Рабочий завтрак в посольстве Великобритании. Браун, приветствуя Громыко, обращается к нему «Андрушка». Все сказанное дальше значения не имело. Наш министр строгим голосом выговаривает: «Если вы хотите выйти за рамки протокола и оставаться вежливым, обращайтесь ко мне Андрей Андреевич».

Во время двухдневных переговоров оскорбленный «Андрушка» не пошел навстречу гостю ни на йоту. Браун просил разрешить советским женщинам, вышедшим замуж за англичан, выехать на Альбион. Участвовавший в собеседованиях с Брауном министр внешней торговли СССР Н.С. Патоличев (как мог, я ему ассистировал) пытался в несколько заходов переубедить Андрея Андреевича смягчиться, дабы посредством урегулирования семейных казусов улучшить климат для продвижения вперед в крупных вопросах. Напрасно. Громыко остался при непреклонном «нет».

После всех экзекуций над Брауном и заодно над советниками, что не вторили крутому громыкинскому нраву, Патоличев в разговоре со мной по душам заметил: «В правительстве твоего Громыко не любят». «А почему вы думаете, – спросил я Николая Семеновича, – что Громыко мой? Свой долг я вижу в служении Отечеству, а не в угождении кому бы то ни было».

A. Н. Косыгин единственный в высшем руководстве выступал против вооруженного вмешательства в августе 1968 года в Чехословакию. Он в меру своих возможностей способствовал нормализации отношений СССР с ФРГ. Тем не менее после подписания Московского договора Алексей Николаевич оказался по сути отстраненным от наполнения этого договора жизнью. С конца 60-х удел председателя Совмина был заужен до экономики, да и то с отсечением под диктовку Суслова всего «еретического», что могло быть сродни рынку.

Выезды за рубеж для встреч с лидерами этих стран стали прерогативой генерального секретаря ЦК КПСС.

С. Я. Косыгин сделался невыездным?

B. Ф. Что вы, что вы, очень даже выездным. На похороны всех сколько-нибудь значительных иностранных деятелей только его и командировали.

Скороговоркой изложенное выше иллюстрирует истинную роль личности в истории народов, когда личность сия, как у нас до конца существования СССР и после его распада, подминала под себя все ветви власти – исполнительную, законодательную и судебную. Если личность шагает не в ногу со временем, а свои амбиции и капризы возводит в принцип, если с собственными гражданами она обращается не иначе как с верноподданными, лишенными права свое суждение иметь, то ее не проймет даже набатный звон, предрекающий катастрофу.

Эксперты, и я в их числе, многократно обращали внимание Хрущева и особенно Брежнева на то, что гонка вооружений для США есть способ ведения войны против СССР и его союзников. Соответствующая установка была вработана во внешнеполитическую доктрину Вашингтона еще в 1946 году. До создания нами собственного атомного и термоядерного оружия, а также средств его доставки к целям у Москвы не было выбора. Но и после пресечения атомной монополии США мы не пересмотрели своей стратегии и приняли вызов состязаться на чужом поле. В конце концов, после уравнения в потенциалах, позволявших уничтожить один другого этак 30—50 раз, СССР занимался гонкой вооружений не столько против США и НАТО, сколько против самого себя.

Перед Л.И. Брежневым я выкладывал на стол достоверные цифры – экономическая база, на которую мы опирались в противостоянии с Западом, была в семь раз уже, чем экономическая база Соединенных Штатов, Японии и Европы, вместе взятых. Следовательно, каждый доллар или рубль, вкладывавшийся нами в оружие, обходился советскому народу в семь раз тяжелее. Минимум в семь раз. Вопрос времени, когда диспропорции повлекут переход количества в качество.

Будучи послом в Бонне, я направил в центр телеграмму. Это было, наверное, в 1977 году. Любая крупная война, случись она в Европе, неизбежно выльется в ядерный конфликт. В ней не останется ниши для армий наших друзей по Варшавскому договору. Не они будут решать исход конфликта. Поэтому целесообразно большую часть средств, которые не без нашей подачи руководители союзных государств инвестировали в свои вооруженные силы, перенацелить на социальноэкономические, культурные и научные нужды, сводя к минимуму чисто военные ассигнования.