«Как странно… а раньше я об этом не думала. Надо же. Казалось, что все это в порядке вещей – вот Макс, рядом Нинка, так повелось с первого дня. И никому в голову не приходило, что она влюблена в него. Нинка – влюблена в Макса, первого красавца курса, Нинка, дочь алкоголиков, еле-еле тянущая на «тройки», Нинка, которую за глаза звали Квазимодо…»
– Ты, Крошина, всегда была высокомерная дура, – сказала Колодина снова равнодушно. – Что он в тебе нашел, я до сих пор не понимаю. Как меня бесило, что ты все время рядом с ним, вернее – что он с тобой… Вы же вообще не расставались почти. И он, наивный, думал, что ты его интересы разделяешь…
– Что? Какие интересы?
– Ты даже этого не знаешь? Пустая, эгоистичная дура… Ничего никогда вокруг не видела… А я же таскалась за вами на каждый чертов киносеанс, потому что Максим любил кино! Сидела в темном зале, грызла кулак, чтобы не плакать, и понимала – где-то тут, в этой душной темноте, он обнимает тебя за талию, ты кладешь ему голову на плечо… А ведь он тебе совсем не был нужен! Совсем! А я могла бы дать ему все, чего он заслуживал, я бы его так любила, что он бы даже не замечал, какая я уродливая! У меня душа зато была красивая! – выкрикнула вдруг Нина, свободной рукой размазывая слезы по щекам. – А Максим этого не видел, ему ты почему-то нужна была… И я ходила за вами следом, как хвост, но вы этого никогда не замечали! Максим был занят тобой, а ты своими мыслями о красном дипломе! Ну как – помог он тебе? Нет, не помог – потому что ты бездарность! Я знала в сотни раз больше тебя, в тысячи! Я все время учила, читала, зубрила! Но в том, что моя мать была алкоголичкой, моей вины не было – как ее не было в том, что я родилась с такими пороками! Я не могла связно выражать мысли, которые в голове роились! Вот там я произносила длинные, аргументированные речи – с упоминанием всех статей, всех обоснований! И никогда, ни разу не смогла сделать этого на экзамене! Все сдавала только с третьего раза, и то потому, что преподаватели смотрели листы для подготовки к ответу и видели, что я все знаю, все! И ставили эти проклятые «тройки»! Все понимали, что я никогда не стану блестящим адвокатом или прокурором, мой потолок был – должность юриста в какой-нибудь конторе, где особо не надо в суде выступать! А я не этого хотела, не этого! Ты все у меня отняла, Крошина! Даже мою мечту!
– Нина… – осторожно вклинилась Лена, когда та умолкла, переводя дыхание и пытаясь остановить поток слез. – Ты ведь умная, я это знаю… я всегда это знала, правда. Давай найдем способ, как помочь тебе сейчас. Я знаю, у тебя нервный срыв, это ведь практически аффект…
– Кто, ну кто, какой идиот дал тебе красный диплом, Крошина?! – снова выкрикнула Нина, и лицо ее пошло бурыми пятнами. – Ты что – серьезно это говоришь? Какой аффект, я троих девчонок задушила совершенно осознанно, я готовилась, понимаешь? Готовилась! Предумышленное убийство одного и более лиц! Назвать номер статьи?
– Не надо, я знаю этот номер. Нина…
– О да! – с сарказмом отозвалась она, уже совершенно овладев собой и вытерев непрошеные слезы. – Теперь ты повторяешь мое имя – а в универе не называла никак! Вы все меня никак не называли, лишь изредка – Нинкой, и все!
– Это неправда, – вдруг вспомнила Лена. – Максим звал тебя Нинулей – ты забыла?
Колодина вздрогнула, как от удара:
– Что?!
– Ты вспомни, – настаивала Лена, как будто от этого что-то могло измениться. – Он всегда так к тебе обращался – Нинуля.
– Я все равно ему не нравилась! Ты не представляешь, Крошина, какое унижение я пережила после выпускного, – вдруг сказала Нина совершенно другим голосом. – Я же слышала, как ты ему во время танца отказала… вы как раз мимо меня двигались, и ты произнесла так небрежно, будто нехотя – «Нет, Макс, у нас ничего не получится. И в Заполярье я с тобой не поеду, извини. Давай останемся друзьями». Ох, как у меня чесались руки тогда врезать тебе, чтобы ты очухалась и поняла, что растаптываешь человека, который тебя любил! У него же лицо мертвое сделалось, а ты даже не заметила! Друзьями она предложила остаться, как же… И, главное, сама в это поверила! А нельзя дружить с тем, кого ты любил и кто отверг тебя, так не бывает!
«Вот и Паровозников так говорил, – пронеслось у Лены в голове. – Но как я действительно не заметила этого всего?»