Вальс под дождём

Я не нашлась что ответить Сане, хотя очень хотелось поделиться своим, наболевшим, что вместило в себя реки крови, вылитые на землю моими руками, и груды простреленных насквозь гимнастёрок, и ватники, снятые с погибших бойцов. А ещё рассказать о танкистах в горящем танке, и о Рустаме, навечно вросшем в минное поле.

Я подняла голову:

— Знаешь, чего я боюсь?

Саня вопросительно подняла брови:

— Чего?

— Того, что о них, обо всех погибших, забудут. Пройдёт пятьдесят, семьдесят, сто лет после Победы, война станет строчкой в учебнике, и никто не вспомнит о мальчике Гришеньке или об отце Макарии, обо всех без вести пропавших.

— О Гришеньке не забудут, — твёрдо сказала Саня. — Такое грех забывать! — Она достала из кухонного шкафчика несколько варёных картошин и краюху хлеба: — Давай поедим, а потом ты честно скажешь, куда тебе надо. Я незаметно проведу тебя по посёлку.

* * *

Как назло, сегодняшняя ночь выдалась на редкость лунной. Рассеянный лимонный свет золотистой пеленой укутывал кроны деревьев и крыши домов, дощатый мостик через речушку Лапу и здание бывшего сельсовета под флагом с фашистской свастикой. В прохладной тишине майского воздуха каждый звук падал на землю звонким металлическим шариком, и нам с Саней приходилось красться, как кошкам, то и дело останавливаясь и припадая к земле.

— Тише! Присядь на корточки и замри, — еле слышно шепнула Саня.

Я послушно выполнила приказ, вминая колени в рыхлую почву. Мы сидели между капустных грядок на чьём-то огороде и слышали лающую громкую немецкую речь неподалёку от нас.

С прерывистым шуршанием старой пластинки патефон играл бравурную мелодию.

— Там у них пивная в бывшем клубе, — пояснила Саня происхождение веселья. — Как только заведут новую пластинку — ползём дальше. Главное, не поднимай головы, чтобы не заметили.

— Поняла, след в след, — беззвучно сказала я, начиная догадываться, зачем немцы повырубали все кусты и клумбы с георгинами. Если бы рядом оказался любой, пусть даже самый чахлый кустик, мы могли бы залечь под его сенью. А так местность просматривалась со всех сторон — негде было спрятаться.

Нервное напряжение давало о себе знать внутренней лихорадкой, от которой движения делаются суетливыми, и мне приходилось тщательно продумывать каждый жест, чтобы не ошибиться. Крадучась, как двое воришек, мы выскользнули из дома в час ночи, а сейчас время подходило примерно к двум. За час мы преодолели метров пятьсот вдоль соседских огородов.

— Никак паразиты не угомонятся, — сквозь зубы зло бросила Саня.

Но, видимо, они что-то праздновали, потому что крики становились всё громче и громче, переходя в хоровое пение, больше похожее на хриплый рёв лосей во время гона. Я слышала такой рёв однажды в документальной хронике перед сеансом фильма в заводском Доме культуры.

Саня дёрнула меня за ногу:

— Пора, поползли дальше. Пока поют, нас не заметят.

Без Сани я точно пропала бы, потому что не знала все проходы между домами. Самым сложным оказалось протиснуться между поленницами дров, а когда мы добрались до развалин какой-то кирпичной постройки, Саня остановилась:

— Всё. Теперь осталось прошмыгнуть мимо шлагбаума, там обычно несколько часовых стоят, и начнётся кромка леса. Ты уверена, что найдёшь нужное место?

— Уверена. — Я крепко обняла Саню и поцеловала в щёку. — Иди домой, дальше сама. Вдвоём шума больше.

— И то верно. — Она стиснула мне руку. — Передай там своим, чтоб поднажали, мочи нет этих вражин на своей земле терпеть!

— Передам!

— Ну, ползи дальше, а я пока отвлеку охрану.

Я поразилась:

— Как? Это опасно!

Саня тряхнула головой:

— Ползи, говорю! Я лучше знаю, что делать.

Изогнувшись всем телом, она исчезла так быстро, будто растворилась в ночи, и почти сразу со стороны посёлка раздался пронзительный кошачий вопль, за ним другой, третий. Со стороны казалось, что несколько котов дерут друг друга на мелкие части. Ну, Саня, ну умелица!

Я распласталась по земле и поползла, помогая себя локтями и коленями. Звук моего дыхания отдавался в ушах рёвом пожарной сирены посреди спящего города, а стук сердца в груди грохотом отбойного молотка. Чтобы не поддаться панике, я начала методично отсчитывать каждое движение, приближавшее меня к конечной цели: раз, два, три, замри…

Иногда я приподнимала голову, чтобы увидеть кромку леса с силуэтами верхушек елей, словно вырезанными из чёрной бумаги гигантскими ножницами. Медленно, очень медленно лес приближался. Мне осталось перейти дорогу, и я уже представляла, как переведу дыхание и оботру подолом расцарапанное в кровь лицо. Последние метры я преодолела нетерпеливым рывком вперёд, когда внезапно почувствовала между лопаток тяжёлую подошву сапога, а грубый голос резко приказал:

— Руки за голову, партизанка!

* * *