Вальсирующая

– Йося, Йося, – говорю я. – Неужели тебя не растрогала трагическая история этой семьи? Они и так хлебнули горя! То колдуны, то качели… Давай полюбим их, и нам за это воздастся на небесах?

Фира плакала уже чистыми слезами. Но Йося все еще подозревал неладное.

– Зачем ты кружишь голову людям, больным полиомиелитом? – сказал он мне с укоризной. – Вдруг это жулики?..

– Нет, Йося, это не жулики! – говорит Фира. – Я же вижу человека насквозь. А что он слова не выговаривает – так это пустяки. Я помню, когда я училась в университете, у нас в группе училась девушка на романо-германском отделении. Ее спрашивают: как будет “рыба”? Она: “Фиш”. – “«Фыш» надо говорить!” – “Фиш!” – “Фыш!” – “Фиш!” – “Скажи «рыба»!” – “Риба!”…

– Женщина! – говорит Йося. – У вас с Милочкой кот наплакал рассудка, а я ответственный квартиросъемщик.

– Да что бояться?! – воскликнул Афросиаб. – Почему страхи так наполняют ваши души, люди???

– Вспомни Тахтамыша! – кричу я. – Как он поет героические сказания!.. Ведь я дала ему слово! Пусть мой жених спокоен будет в Мекке. Он находится в дальнем походе и должен твердо знать, что мы тут уважаем его желания и сокровенные чаяния. Чтоб он не нервничал, я выйду за всех его братьев и за его папу в придачу. Сто против одного, – заявляю я в страшной запальчивости, – что твои внуки, Иосиф, будут не ниже… метра восьмидесяти шести, ты же слышал, отца Тахтамыша приглашали в сборную американского университета, а будь Афросиаб негром – может быть, даже выше, в профессиональную лигу НБА, он играл бы, как Майкл Джордан, а ты знаешь, как играл Майкл Джордан, я видела два раза по телевизору. Йося, Йося, ты можешь себе представить, он прыгает – и не опускается. Все уже опустились, а он висит в воздухе… Жалко, он теперь не играет. Ты знаешь, его отца убили какие-то подонки. Он ехал на машине, а они взяли и пальнули по нему… У них там много оружия на руках. Представляешь? Убить отца Майкла Джордана. Я так плакала… И вот теперь он… бросил баскетбол и занялся бейсболом.

– Милочка, ты что, им поверила? – кричит растрепанный Иосиф.

– Да! – отвечаю я.

– И я им верю! – говорит Фира. – У них очень честные глаза.

– Получается, что я один не верю? – Воцаряется большая пауза. – …И что самая черствая душа у меня в семье – у меня?

Мы молчали.

– Если б он был хотя бы полуеврей! – снова закричал Иосиф. – Хоть четверть-еврей! Хоть одна восьмая доля!.. А то вообще непонятно кто!

– Мы – новые русские! – ответил Иосифу Афросиаб. – А вы, Иосиф, – нацист.

Они хлопнули дверью и ушли звать на свадьбу своих родных и знакомых. Но перед уходом попросили отмотать им туалетной бумаги.

А мы остались сидеть, взволнованные происшествием.

– Благослови, душа моя, Господа, – проговорил Иосиф. – Если б Господь меня спросил, чего тебе не хватает для счастья, я бы ответил: дай передышку листу, гонимому ветром… Так хочется порой посидеть в окружении людей, не имеющих никакого ко мне отношения.

Ткиа Шварим Труа Ткиа
Ткиа Шварим Ткиа
Ткиа Труа Ткиа…
Выйди, друг мой, навстречу невесте,
мы вместе с тобой
встретим субботу.

Вернее, понедельник.

Собор был полон. Такое столпотворение, не спрашивайте какое. Причем толпились по большей части горбуны и карлики! (Как видно, там у них уйма колдунов и качелей.) Ну и конечно, вся наша родня по Йосиной линии (Фира была сирота): Иля-старший с семьей, Юлик, Сёма, Зиновий, Авраам, муж Илиной сестры Вова, бывший трубач сын полка Тима Блюмкин – он, бедняга, в своем духовом оркестре почти оглох и ушел на пенсию, подросток Будимир, улыбчивый Рома Пиперштейн из Нижнего Тагила – ему недавно сделали специальное покрытие зубов под золотой цвет, и он все время улыбался, чтоб все видели, какая красота, – и школьный товарищ Йоси Миша Пауков, которому, любит вспоминать Йося, всегда не хватало умения оригинально мыслить.

Фира-то, Фира так выглядит великолепно, в кофте с барахолки, щеки пылают. Сам Йося – шарфик цвета южной ночи, костюм в полосочку французский, наверное, за миллион, со стальным отливом.

Не зря он в последнее время увлекся покупкой акций – купил себе сорок штук!

– На мои деньги, – всегда добавляет Фира, как только заходит речь о Йосиных махинациях. – И каждый раз, – жалуется Фира, – когда Иосиф занимает у меня, отдает немного меньше.

– Как?!! Эсфирь? – голосит Иосиф. – Разве твоя жизнь со мной не одно сплошное безоблачное счастье?

Йося, Йося, наконец-то, наконец я стою у алтаря. В белом платье, с фатой, это же какой счастливый случай!

Знаешь ли ты, что такое счастливый случай? Мне еще Кукин рассказывал: хромировали в тридцатые годы самолетную деталь. А она не хромировалась. Один плюнул и пошел. А утром приходит – получилось! Давай опять хромировать – не выходит. И тут он вспомнил, что плюнул. Оказывается, в слюне такие ферменты, без которых ни о каком хромировании речи быть не может.

И пусть наш брак фиктивный, все равно он совершается на небесах.