Валтасаров пир. Лабиринт

— Это тоже была только вспышка, — вырвался вздох у Иоанны. — Я покорила Париж. На один сезон. А в следующем уже наскучила. Ты даже не представляешь, как мал и тесен на самом деле тот огромный мир, откуда я приехала. Раз увидели — и уже что-нибудь новенькое подавай. Там каждый вечер жаждут новых зрелищ. И если хочешь удержаться на поверхности, каждую ночь рассказывай новую сказку, иначе конец тебе. А не придумаешь ее вовремя, будешь отвергнута. Напрасно станешь ты мыкаться, из одного театрика переходить в другой, от антрепренера к антрепренеру, от мужчины к мужчине, рекламируя себя бесстыдно, унижаясь, соглашаясь на разные экстравагантные трюки, — ничего тебе не поможет. Ты уже обречена.

* * *

Услышав звонок, барон Дубенский, который сидел за столом и проверял счета, вскочил и в мгновение ока оказался у двери. Он стал еще живей и проворней и со вчерашнего дня без промедленья реагировал на все звонки в квартире исчезнувшего Хазы. Целая ночь, день и еще ночь прошли с тех пор, как Дубенский видел Хазу, с которым был в последние месяцы неразлучен.

— Здесь проживает гражданин Хаза?

Лишь на какую-то долю секунды Дубенский утратил дар речи, увидев перед собой трех мужчин — военного и двух штатских.

— Увы, поименованный отсутствует, — высоко подняв брови, проговорил он с показным сожалением.

У него потребовали документы. Он предъявил справку об освобождении из тюрьмы. Из угла, куда велели ему сесть, отпускал он время от времени замечания, которых пришельцы, однако, не оценили, — они им, видно, даже мешали, так как его попросили помолчать. Ничего другого не оставалось, как наблюдать за обыском.

— О, стоит ли драгоценное время тратить на мою жалкую писанину, — любезно и слащаво заметил барон, когда штатские наклонились над разбросанными бумагами.

Они не ответили.

— Вам дым не помешает? — спросил он спустя минуту.

Один из штатских, не глядя, махнул рукой. Он принял это за разрешение и сунул в рот сигарету.

— Квартиру эту я знаю как свои пять пальцев. Может, помочь вам в ваших поисках? — покурив, предложил он.

Страха он не испытывал. Просто соображал, есть ли связь между исчезновением Хазы и обыском. Вряд ли причиной ареста компаньона могла послужить его недавняя легализация. За такое короткое время не обнаружишь пробелов и неувязок в данных им показаниях. За себя он не волновался. Покойники не донесут, а единственный, кто мог бы это сделать, у него в руках. Прошел час. Попросив позволения пересесть со стула на диван, барон развалился поудобней — не только из желания порисоваться, а и от усталости.

Через некоторое время раздался стук в дверь, и он вскочил по привычке. Но открывать ему на сей раз не пришлось. Женский голос осведомлялся о Хазе. Он вытянул шею: не терпелось узнать, кто это. В щелку увидел он женщину среднего роста и средних лет. С рюкзаком за спиной, с крепом на шляпе и черной повязкой на рукаве пестрого платья. Он не знал Ванды Уриашевич, которая после визита к Иоанне, не взирая на поздний час и рискуя вызвать недовольство Тоси, отложила дела и решила еще сегодня с помощью Хазы (это избавляло ее от нежелательной встречи) исполнить неприятную обязанность — известить Конрада о смерти матери. У нее проверили документы и тоже задержали. До окончания обыска. Потом один штатский заглянул в рюкзак, другой задал несколько вопросов, и она была свободна. Убедившись, что между задержанными в квартире делаются различия, Дубенский вспотел — впервые после прихода милиции.

Во второй раз отер он лоб, когда его стали обыскивать. И в третий, когда ему задали несколько вопросов. Один-два, не больше! Видно, допрашивать обстоятельней было не место и не время. В четвертый раз прошиб барона пот, когда он услышал:

— Вы, гражданин, пойдете с нами.

— Дайте мне стакан воды, — попросил он.

Но когда воду принесли, пить не стал под предлогом, что она теплая. Из коридора, где они стояли, до раковины на кухне был один шаг. Он отвернул кран и пустил струю воды. И пока она лилась, краем глаза наблюдал, удастся ли привести в исполнение план, который давно вынашивал на такой вот случай. Что дела его плохи, сомнений нет. Нескольких слов было достаточно, чтобы понять: преступления под Живцем и особенно тяжкие — под Замостьем, которые удалось скрыть от суда, выплыли наружу. Это ясно, хотя совершенно непонятно, кто его мог выдать.

— Сейчас, сейчас, — твердил он, подставив палец под струю, словно проверяя, достаточно ли она холодна. — Сейчас, сейчас.

Наконец налил стакан и, отступя к окну, поднес его к губам.

— Жарко сегодня, — проговорил он. — Вот и хочется холодненького чего-нибудь.