Внятное облегчение, с каким Вальтер воспринял последовавшее затем моё объяснение событий, приведших к моему молчанию, ощутимо в его последующих письмах. У него будто камень упал с души. Написал ли я ему о книге Гольдберга – одном из самых бесплодных памфлетов против Маймонида как истинного губителя того еврейства, которое хотел видеть Гольдберг? Может быть, ответ находится в Восточном Берлине. В любом случае, я нахваливал ему – в противоположность Гольдбергу – важную книгу Лео Штрауса «Философия и Закон. Доклады к пониманию Маймонида <и его предшественников>»394
, которая только что вышла. Беньямин даже подумывал, не сделать ли предметом обсуждения эту книгу Лео Штрауса, где содержался глубокий, пусть и проблематичный анализ центральной роли политической философии в воззрениях Маймонида на еврейство. При этом он мог бы противопоставить два полюса «политической философии» еврейства; оба они вызывали интерес Вальтера и затрагивали родственные струны в его собственных мыслях: ликвидацию всякого магического элемента в рациональной эзотерике и чрезмерное выпячивание строго магически-мифического мировоззрения.Перед подходом к этим глобальным темам своего труда Беньямин в 1934 году показал свой «лик Януса» в двух работах, вышедших почти одновременно. Ибо пока он сидел над большим очерком о Кафке, заказанным ему с моей подачи, и пока мы вели об этом оживлённый письменный диалог, он написал доклад «Автор как производитель»395
, который прочёл 27 апреля 1934 года в Institut pour l’étude du fascisme396 – организации коммунистического фронта. Этот доклад в видимом tour de force397 представляет собой кульминацию его материалистических усилий. Этот текст, фигурировавший в его письмах и рассказах, я так и не получил для прочтения. Когда я насел на него в 1938 году в Париже, он сказал: «Думаю, не дам я тебе его читать». С тех пор, как я знаю эту статью, я могу это понять. К этому же времени относится, кстати, знакомство Беньямина с Артуром Кёстлером, который тогда был почётным казначеем ИНФА398, а впоследствии, в 1938 году, жил в одном с ним доме, населённом почти исключительно эмигрантами.Французский текст работы о произведении искусства я получил лишь в июне 1936 года. Беньямин писал: «Не знаю, доступен ли он тебе без усилий. Если да, то – невзирая на сдержанный приём, выказанный тобой, – меня интересует впечатление, какое он на тебя производит. Между тем, я закончил новый, совсем не такой объёмистый манускрипт… [который] тебе, пожалуй, будет гораздо приятнее, и не только в языковом отношении». Это было его эссе о Лескове «Рассказчик». А раньше я настоятельно рекомендовал Беньямину книги Льва Шестова и советовал ему с ним познакомиться. Он долго уклонялся от этого «задания». Он и духу набрался, может быть, лишь в связи с работой о Лескове и теперь приписал к сообщению о «Рассказчике» фразу: «Завтра я наконец-то познакомлюсь с Шестовым».
Мою сдержанность по отношению к работе о произведении искусства невозможно было не заметить. Он прореагировал обиженно. «Хочу тебе также признаться, что полная непроницаемость моей последней работы для твоего понимания (это слово следует воспринимать не только в техническом смысле) тяжело легла мне на сердце. Если в ней ничто не намекнуло тебе на ту область мыслей, которая когда-то была родной для нас обоих, то причину этому я пока склонен искать не столько в том, что я вычертил совершенно новую карту одной из её провинций, сколько в том, что эта карта предстала перед тобой написанной по– французски». Он по праву ожидал в том же письме от 18 октября 1936 года, что книгу «Люди Германии»399
, вышедшую затем, я приму благосклоннее. Он объявил мне, что «название книги “Люди Германии” под моим пером объясняется лишь интересом, состоящим в том, чтобы замаскировать сборник, который мог бы в Германии принести некоторую пользу». И действительно, об этой книге я писал очень воодушевлённо.Между тем, в письмах Беньямина от 1934-го до 1937 года всё больше места занимали сетования по поводу полученного из Института заказа на очерк о коллекционере Эдуарде Фуксе, который он volens nolens400
принял, но в итоге результат его удовлетворил больше, чем он сам ожидал от этой вынужденной работы.