Вальтер Беньямин – история одной дружбы

Когда Беньямин в январе 1937 года прислал мне «Немцев», он вписал туда: «Не найдёшь ли ты, Герхард, для воспоминаний твоей юности каморку в этом ковчеге, который я построил, когда начался фашистский всемирный потоп?». Этот мотив получил отчётливый еврейский оттенок в посвящении на экземпляре для его сестры: «Этот построенный по еврейскому образцу ковчег для Доры – от Вальтера. Ноябрь, 1936 г.». Мы узнали об этом посвящении благодаря Иоганнесу Э. Зайфферту, который приобрёл этот экземпляр у одного цюрихского антиквара[18]. «Еврейский образец», однако, в отличие от толкования Зайфферта, означает не мидраш⁴⁰¹ в теперешнем глубоком смысле, а гораздо проще: спасение от фашистского всемирного потопа благодаря Писанию. В книге автор уловил то, что – будучи сконструированной подобно ковчегу – может противостоять всемирному потопу. Подобно тому, как евреи спасались от преследований в Писание, в каноническую книгу, так и его написанная по еврейскому образцу книга представляет собой спасительный элемент. Когда весной 1936 года разразились затяжные арабские волнения, я очень пессимистично писал Беньямину о положении дел. До того, как Royal Commission во главе с лордом Пилом⁴⁰² предложила разделение Палестины, я не видел приемлемого выхода. Вальтер со мной соглашался. 25 июня он писал мне:

«Твоё письмо от 6 июня впервые входит в детали политического положения в Палестине, которое много занимало меня в мыслях о тебе и исходя из простой данности. Мне, конечно, не хватает сведений для самостоятельного суждения (конкретные politicis⁴⁰³ – не моя сильная сторона). Тем более внимателен я к подробным сведениям из первых рук. Вынужден признать, что не натолкнулся ни на один факт, который мог бы опровергнуть твой пессимизм. Прежде всего меня впечатлило ожидаемое воздействие происходящих сейчас переговоров по сирийскому вопросу… И в дальнейшем есть чего опасаться, если движение арабов на Востоке так популярно, как о нём рассказывают здесь.

Опасаюсь, что психическая реакция евреев не менее пагубна, чем физические действия арабов. И если ты на месте событий не видишь выхода, то мне узреть его отсюда тем более невозможно».

Правда, и положение в Европе Беньямин не считал более надёжным, чем в Палестине. Тогда начались его долгие хлопоты по получению французского гражданства. Несмотря на таких высокопоставленных покровителей, как Алексис Леже, Жид и Жироду, с которыми он был знаком с двадцатых годов, эти шаги остались безрезультатными. Хотя Жироду, раньше помогавший Беньямину получить разрешение на пребывание во Франции, накануне войны был министром информации, но в те же годы сделался отъявленным антисемитом – о чём свидетельствует его вышедшая в 1939 году книга Pleins Pouvoirs⁴⁰⁴, где хватает прямо-таки штрайхеровских интонаций⁴⁰⁵.

Мы оба понимали, как сказывается на переписке многолетняя разлука. При той прогрессирующей изоляции, в которой Беньямин очутился в Париже, несмотря на все внешние связи, он был особо чувствителен к подобным вещам – о чём свидетельствует, например, напечатанное письмо от 6 мая 1934 года [B. II. S. 603–606], которое я должен был расценить как предупредительный сигнал. Но интенсивность нашей переписки в первые два года его эмиграции гарантировала сравнительно лёгкое преодоление таких трудностей. В последующие годы интенсивность упала, но мы часто обсуждали настоятельную потребность свидеться и поговорить с глазу на глаз. Его выражения стали горше и пронзительнее, когда не реализовались планы поездки в Палестину. Так, 11 февраля 1937 года он писал: