Вампитеры, фома и гранфаллоны

Мы так доверяем себе в отношении оружия, что во многих американских домах его держат свободно, как домашних животных. Слишком многие из нас связаны с пистолетами и револьверами фамильярными отношениями. Но эти штуки должны вызывать у нас на коже мурашки страха. Ведь это – машины для убийства. Мы должны бояться их, как рака, цианида и электрического стула.

Мой отец коллекционировал пистолеты. Держал их в смазанном состоянии. Этими машинами для убийства людей он обменивался с такими же чокнувшимися на оружии. Именно так отец доказывал Индианаполису, штат Индиана, что он – не баба, не слабак, хотя и занимается искусствами (он был архитектором). Я же просто уехал из Индианаполиса, что по сравнению с плеванием в потолок и коллекционированием оружия было несомненным шагом вперед.

Какое отношение все сказанное мной имеет к библиотеке в Уитоне? Кроме прочего, здесь есть много историй про оружие – как исторических книг, так и романов про эффектные способы использования взрывчатых веществ и огнестрельного оружия.

Не исключено, что подобные развращающие ум правдивые истории и романы несут ответственность за недостатки американского национального характера в не меньшей степени, чем Вторая мировая война. Я не настолько сведущ в этих делах, чтобы говорить от имени историков, изучающих эволюцию человеческой жестокости, о том, как выигрываются и проигрываются войны. Я могу представлять только романистов и хочу за всех нас попросить у вас прощения. Множество историй, написанных нами, заканчиваются стрельбой, сведением счетов и смертью, а миллионы и миллионы простаков ошибочно принимают наши рассказы за модель современной жизни. Мы так часто заканчиваем свои сюжеты сведением счетов и смертью потому, что мы слишком ленивы. Среди выстрелов долго не проживешь, однако это превосходный способ закончить рассказ. Но для Ли Харви Освальда, Сирхан Сирхана и Артура Бремера это оказалось чем-то бо́льшим, чем просто конец истории из книги. Для них подобная концовка стала в высшей степени убедительным мифом, современным уроком морали и благородства.

Какие еще разрушения учинили рассказчики? Понятно, они делали это без злого умысла – просто решали технические задачи, присущие особенностям их профессии. Перестрелка – отличный способ завершить рассказ, а это очень непросто. Сложно также поддерживать в читателе или зрителе интерес на протяжении долгого времени. Обнаружили, что аудитории сделать это легче, если ей не нужно в равной степени переживать за всех персонажей истории. Поэтому наряду с героями, чью судьбу нужно было тщательно оберегать, рассказчики включали в свое повествование персонажей, бывших, так сказать, расходным материалом – таким же, как прокладки «Клинекс». И эта особенность беллетристики тупыми милашками была воспринята как модель жизни. Ужасным примером того, как беллетристика и действительность меняются местами, стала мясорубка в тюрьме Аттика, штат Нью-Йорк, когда во время восстания заключенных полиция в отсутствие зачинщиков использовала автоматическое оружие против статистов разыгравшейся драмы.

Какие еще дикие идеи писатели случайно внедряют в сознание людей? Непроходимые тупицы полагают – секс. Нет, в этом мы не виноваты. Ругать нужно кого-то другого. Имен не называю. Однажды моя теща написала мне из Индианаполиса, из дома для умеренно состоятельных вдов, где она жила. Теща настаивала, чтобы я перестал использовать в своих книгах грязные слова – из экономических соображений. Уверила, что прекрасно понимает меня: используя эти слова, я надеялся продать как можно больше книг; но результат был противоположным, по крайней мере в том доме, где она жила. Ее приятельницы не хотели покупать мои романы именно из-за грязных слов. В моей книге, о которой упоминала теща, американские солдаты говорят так, как говорят американские солдаты, и я был рад, что мне никто не запрещает писать подобное.

Я думаю, что на каком-то уровне получал удовольствие от свободы, позволявшей мне шокировать своими книгами пожилых леди. А когда десять лет назад студенты и авторы настаивали на своем праве использовать любое, даже самое грязное, слово, многие наши испуганные сограждане увидели в этом форму агрессии. И они были правы. Наипервейшее желание многих фанатиков свободы слова состоит в том, чтобы подколоть блюстителей нравов и приличий. Это же так занятно!