Варадеро не будет

Тем временем на помост рядом с Таней укладывали следующую жертву. Моторин с трудом отвлёкся от превратившейся в фарс службы, и безо всякого удивления разглядел лежащего без движения Марата. Только бы не убили, встревоженно подумал он. Паша подошёл уже к самому краю сцены, Голос Маиса вещал где-то над левым плечом. Путешественник присмотрелся и в закатном свете, наконец, разглядел, как поднимается и опускается грудь мальчика. И с облегчением вздохнул.

– Здесь даже дышать тяжело! – Вскричал тем временем жрец, одним движением скинул с головы маску и швырнул её в толпу.

Секунду стояла мёртвая тишина, затем из глубины сцены послышался тихий смех. Кто-то, похоже, пытался сдержаться, но веселье было сильнее и смех потихоньку перерастал в хохот. Его подхватили ещё два голоса, затем ещё. Моторин пригляделся, и заметил, как служители, а за ними и копейщики, с хохотом опускаются на колени.

– Чего ржёте, идиоты? – обернулся к сотрудникам рябой служитель культа. – О, богиня, – он заломил руки перед собой и анатомически невозможным жестом поднял их вверх. – Кого ты мне послала. Одни идиоты!

И также разразился смехом.

В городе незаметно стемнело, солнце скрылось за горизонт, и освещённая сцена, с разгоревшимся камином на заднике, была единственным светлым пятном на площади. Изумлённая толпа безмолвствовала, кажется, люди боялись даже пошевелиться, чтобы не вызвать гнев богини. Не хотел сдаваться один Каравачи. Он подошёл к самой сцене и бесцеремонно дёргал жреца за полу плаща.

– Идиот, – грохотал он. – Побойся той, которой служишь.

– Это вы все тут служите, – без дребезжания, нормальным голосом ответил ему жрец. – И служите мне.

Он неистово расхохотался, согнувшись почти вдвое, затем упёр палец почти в огромный нос Каравачи.

– Ты думаешь, что главная здесь Иш-Чель? Или, может, Маис? Наивный толстяк! Вы все, – его палец медленно описал полукруг на вытянутой руке. – Все до одного служите только мне.

В этот момент в трубе камина засвистело, из жерла полыхнуло светом, и в небо с визгом взвилась ракета. На высоте сотни метров она с грохотом взорвалась, но только лишь чтобы уступить место следующей.

По толпе прокатился испуганный рёв. После второго залпа народ, истошно крича, повалил с площади. Моторин, не обращая ни на что внимания, полез на сцену. Следовало торопиться. Если пошли ракеты, то горшочки с порохом долго не продержатся. Он, конечно, постарался, чтобы фитили ракет свисали ниже установленных бомбочек, но рассчитать время в той ситуации было невозможно.

– О, великая Иш-Чель, – орал куда-то себе подмышку Голос Маиса. Жрец стоял на коленях, уткнувшись плечом в сцену и спрятав голову почти за пазуху.

Моторин пробежал мимо и остановился у жертвенника. Марат был без сознания, но Таня смотрела на него счастливыми глазами.

– Паша, Пашенька, – шептала она по-русски. – Я знала, любимый. Я ждала…

Моторин в два движения разрезал верёвки на жене, потом освободил Марата и взвалил мальчика на плечо.

– Идти можешь? – он повернулся к Тане.

Та радостно закивала в ответ и попыталась обнять мужа вместе с лежащим на нём братом.

– Потом, всё потом, – отстранил её Моторин. – Побежали, пока богиня совсем не рассердилась.

– А Антон?

– За него не волнуйся.

Паша одним движением сдёрнул с проштрафившегося Голоса Маиса чёрный плащ и протянул жене.

– На, оденься.

Площадь была почти пуста, только кое-где на плитах стонали придавленные паникующей толпой люди, да возле фонтана оторопело взирал на сцену Каравачи. Моторин остановился возле него и согнулся, восстанавливая дыхание. Бежать с почти взрослым парнем на плече оказалось непросто.

– Что, толстяк, – произнёс он, разгибаясь, и глядя прямо в глаза торговцу. – Я же говорил, оставь меня в покое.

– Ты… – Каравачи не мог подобрать слов. – Ты…

– Я, толстый, я. А ещё раз полезешь, я тебя, дурака, в блин раскатаю.

Он дёрнул жену за плащ и побежал дальше.

– Паша-а! – послышалось сзади. – Подожди-и! Ты обеща-ал!

Моторин немного сбросил скорость, тем более, что босой Тане бежать было гораздо труднее, и почти возле самого края площади их нагнал запыхавшийся Отохэстис. В руках он сжимал тускло блестящую в вечернем полумраке золочёную ночную вазу. Моторин только покачал головой. И в этот момент со стороны сцены раздался грохот. Взрыв был такой силы, что беглецов снесло с ног как ураганом. Паша ужом извернулся, чтобы Марат в его руках не ударился о плиты головой, и поэтому увидел, как Отохэстис, с огромными от ужаса глазами, роняет своё сокровище прямо на торчащий под ногами угол.

Как всегда, после взрыва наступила оглушительная тишина. В ушах звенело, поэтому чаша ударилась о покрытие площади совершенно беззвучно. Как в замедленном кино, блестящий ночной горшок нехотя раскололся на целый рой мелких осколков, а следом на это место, разинув рот в неслышимом крике, рухнул Отохэстис.

Глава 28. Противник прогресса