Варианты Морозова. Стеклянная стена

— У-у! — воскликнул Сугоркин. — Больно.

— А я тебе уже срубил руку!

— Все, ты победил, сдаюсь. — Сугоркин потер ушибленную кисть и обернулся.

— Я русский богатырь! — крикнул мальчик.

Сугоркин сел рядом с Устиновым на тахту, улыбнулся, и Михаил тоже улыбнулся.

— Что читаешь? — спросил хозяин, наклоняясь и надавливая твердым плечом. — А, занятно... Вообще-то пустячок.

— Почему пустячок? Сейчас так и бывает: живут в свое удовольствие, не женятся, детей не хотят. У нас есть такое определение — сексуальная обеспеченность. Вот ею и живут.

— Это выродки так живут. Про них, поди, и писать легче легкого. А ты возьмись рассказать про нормального человека, про этакого маленького муравья. Без лукавства, по всей правде. Чтобы народ наконец себя увидел и сказал: да ведь это большой могучий народ, хоть и живет он бедновато. И чтобы гордость была... Ты что напишешь? Что Василий пьет, а Федор с детишками устроил птицам кормушки, а доярка Настя, пока мужик в армии, даром время не теряла? — Тусклые глаза Сугоркина сузились, он невесело засмеялся. — А ведь скорее всего и Василий, и Федор, и служивый солдат — все это в одном мужике. И живет он после всего этого со своей бабой и будет жить...

Он отвернулся. Устинов снова подумал, что Сугоркина мучает какое-то несчастье.

Ночью он проснулся от громкого шепота. Женщина с тоской и злостью сказала:

— Что ж ты со мной делаешь?!

— Давай спать, — ответил мужчина. — Устал я.

Устинов закрыл глаза, испытывая неловкость от своего пробуждения.

— А я не устала? — спросила женщина. — Или я бесчувственная? За что ты казнишь?

— Тише. Там человек.

— Ты нарочно его привел!

— Спи. В гостинице нет места, сама знаешь.

— Олег, давай уедем! — взмолилась женщина. — Большие сил нет.

Устинов укрылся с головой, но голоса доходили и сквозь одеяло. Случайно он очутился в подземных этажах семьи, куда не было доступа чужим.

Поверх оконной занавески лился лунный свет, на стуле темнела одежда. Устинов стал одеваться и подумал: «Что за глупость? Разве им поможет твой уход? Ложись спать, ты ничего не слышал. Куда пойдешь ночью?» Он оделся и пошел в ванную умыться. На дверной ручке висел пластмассой меч в ножнах. Но чем же им помочь?

Замок сухо клацнул у него за спиной. Звездная морозная ночь лежала над деревней. Вдоль улицы чуть покачивались несколько фонарей, и круги света передвигались по серой земле. За рекой неясно горели окошки фермы. Может быть, какая-то живая душа была в этот час возле коров, доярка или сторож, кто знает. Устинов зашагал к мосту, слыша свои шаги, бегущие, казалось, далеко перед ним, до черных лесных волн, поднимающихся по горизонту. Все вокруг был тихо, равнодушно к одинокому путнику. Устинов вспомнил бессонную ночь сорок девятого года, когда он проснулся у отца на руках, не зная, куда его везут, и увидел в окно машины тысячи огней города, ставшего потом родным. «Что ты бежить? — спросил он себя. — Так бегут, чтобы не знать чужого горя». Он думал, что, может быть, его долг состоит лишь в том, чтобы помочь хотя бы одной семье. Пусть Сугоркин сердится и даже начнет прогонять, но это не страшно. Он знает, что надо обновить их жизнь, преодолеть будничную рутину, которой наверняка заросли Сугоркины, научить их азбуке самого тайного — ведь все это Устинову известно. Чего он бежит к тусклым огонькам?

Ферма была закрыта. Он поднял воротник, поежился. Слабо пахло навозом. Виделись большие теплые коровы, дремлющие на соломенной подстилке, а может, там, за воротами, простирался и зеленый луг, над которым сияло солнце.

Устинов вспомнил маслянисто-черную жижу в старом коровнике и купание в теплом пруду. «Приручи меня», — попросил Лис. «Я не сплю», — сказал тихий мордвин Федя, а пучеглазый Афоня лупил картами по розовому носу Боечина. Декабрьская ночь, казалось, была полна людей, и Устинов ощутил всепроникающую гармонию своей жизни... возможность гармонии.

— Он ушел? — спросила жена.

Сугоркин молча одевался, зло звякая пряжкой ремня.

— Вернется. Продрогнет и вернется, — просяще вымолвила она. — Хочешь, я за ним пойду?

Она отбросила одеяло и, одернув рубаху с бедер, уперлась обеими руками в край постели, ожидательно глядя на него.

— Спи, — сухо произнес Сугоркин. — Сопляк!..