Варианты Морозова. Стеклянная стена

В подъезде он закурил горькую сигарету. Морозный воздух сразу обнял его, как будто привел в привычный порядок. Сугоркин поглядел на жесткие ясные звезды и подумал, что пора лечь снегу, от первой пороши до санного пути — шесть недель сроку, а шестая неделя давно минула. Он направился к крайнему подъезду, где на первом этаже размещалась совхозная дирекция. На том берегу светлел прямоугольник фермы. Давно ли он с соседом ездил менять лес на патоку? Тогда стоял октябрь-грязник. Вот так же ночью к нему прибежали, подняли с постели: двор за рекой обвалился! Когда же это? Уже пять лет назад, когда он только-только из главного инженера стал директором. Старый Романчуков ни дня не сидел в совхозе после проводов на пенсию. Но тогда еще Сугоркин ничего не знал, не понимал намеков. Только тогда, когда бедная баба, не желавшая бросать свою избенку в Озерках, в сердцах наорала, что Нина путалась с Романчуковым, пока Сугоркин служил в армии, вот тогда раскрылись наконец глаза. Тогда-то старая ферма обрушилась. Где же студент? Уже Сугоркин дом кругом обошел, а никого не встретил. Выгнать бы ее еще тогда, сразу, не смотреть на то, что с пузом. А не выгнал, так теперь подавно не решится. Детей ему не оставят. Простил Нине и не забыл, что простил. За рекой кто-то запел. На мосту показалась ему смутная темная фигура, то двигавшаяся, то останавливавшаяся. Сделалось тихо, потом снова запели, Сугоркин прислушался к словам и разобрал: «Эх, загулял-загулял-загулял парнишка, парень молодой-молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой!» «Пьяный он, что ли?» — подумал Сугоркин. Фигура как будто подпрыгнула, стала кружиться на месте, и снова донеслось: «Эх, загулял-загулял-загулял!»

Сугоркин приближался к танцующему, а Устинов притопывал по гудящим доскам моста и, размахивая руками, весело запевал про парнишку, останавливался и снова запевал.

— Ты чего? — окликнул его Сугоркин. — Пошли спать.

— Неохота спать, — ответил Устинов. — Я все про тебя думал.

— Значит, все слышал, — сказал Сугоркин. — Путалась она тут с одним, пока я в армии служил. Пошли. Ладно.

— Ты не верь! Бывает, такого наговорят...

— Помолчи. Ничего тут не скажешь, а попусту молоты не надо. Что же делать?

— В такой ситуации есть только два выхода: либо уйти, либо простить. Но у тебя дети... они-то не виноваты.

Сугоркин молча подтолкнул Устинова.

— У меня летом отец ушел к молодой, — признался Михаил. — Потом вернулся домой, мать его простила. Прости, тебе тоже станет легче.

Сугоркин снова подтолкнул его. Подходили к дому.

— Знаешь, как я эту ферму строил? Вечером упрусь в стену: если завалится — значит, схалтурили каменщики. Зато теперь не завалится.

— Трудно тебе. Я ведь могу тебе помочь.

— Да что ты привязался? Я уж сам как-нибудь!

— А можно с твоей женой поговорить?

— Эх ты! — засмеялся Сугоркин. — Она тебя сковородником огреет, ежели сунешься.

— Ну и пусть. Все равно поговорю.

— Дело твое.

Утром Сугоркин провел планерку с главными специалистами и собрался ехать вместе с прорабом на деревообрабатывающий комбинат. Прораб, высокий сутулый парень, уже натянул мятую шапку и сидел у стены дожидаясь. Сугоркин на ходу подписывал премии шоферам за экономию бензина.

— А Макова почто нет? — спросил он у заведующего гаражом.

— Дак у него всего на рупь двадцать, — улыбнулся тот.

— Заплати. Дорого внимание. — Сугоркин отодвинул ведомость и кивнул прорабу: — Поехали!

В приемной он приостановился возле девочки-секретарши, которая всегда упорно писала слово «машинистка» через «е» — «машенистка», и спросил об Устинове.

Уже сильно рассвело. Горевшая под козырьком подъезда лампочка казалась подслеповатой, как и все серое небо. Пахнуло сырым снегом. Видно, шло к оттепели. Сугоркин влез в свой вездеход, включил зажигание, стал прогревать мотор.

— Хорошо бы еще петелек достать, — напомнил прораб.

— Достанем! — Сугоркин поглядел на окна дирекции. Оттуда на него смотрела жена, но он перевел взгляд на бессмысленно горевшую лампочку и затем, уже отъехав метра на два, по чиханию и рывкам автомобиля понял, что толком не прогрел мотора.

— Слушай, Владимир, — хмуро сказал Сугоркин. — Ты эту песню знаешь: «Загулял-загулял-загулял парнишка, парень молодой»?

— А что?

— Петь будем.

— Шурупчиков надо бы не забыть.

— С тобой споешь, — заметил Сугоркин. — Последний раз с тобой еду. Пора самому привыкать.

— Пора, — согласился прораб. — А то меня на подхвате держите да еще глаза колете.

— Ну ты не очень! — проворчал Сугоркин. — Дом в Большом селе давно пора сдать.

Он стал оглядываться, надеясь встретить Устинова и увезти в райцентр. «Покажу, чем живет народ. Чтобы не витал в облаках». Но никакого Устинова на улице не было. Кто знает, куда его занесло? На рытвине прораб сильно качнулся вперед, едва не стукнувшись лбом о ветровое стекло. Сугоркин выровнял руль и перестал оглядываться.

Он въезжал в свои ясные заботы и хорошо понимал, что́ надо сейчас делать, чтобы жить.