Варианты Морозова. Стеклянная стена

А Устинов пошел разговаривать с его женой. Нина сидела спиной к дверям, писала, наклонившись, и ее стройная шея с поднятыми в простой узел бело-русыми волосами как будто выражала строгую сосредоточенность. Он позвал ее на улицу. Она встревоженно оглянулась, точно испугалась, что другие догадываются, зачем пришел приезжий.

— Сейчас, — робко произнесла Нина, вытащила из-под стола короткие сапожки и переобулась.

У нее было курносое, полное, молодое лицо, однако темная одежда и особенно темно-зеленая кофта с черными пуговицами свидетельствовали, что Нина утратила ощущение молодости. «Куда я лезу?» — подумал Устинов.

— Я хочу вам помочь, — сказал он на улице. — Я занимаюсь семейными отношениями. Есть свои законы, наука. Вот я ею и занимаюсь. Практически можно помочь любой семьме.

— Это Олег вас попросил? — перебила Нина.

— Нет. Он только сказал, что вы пережили какую-то трагедию.

— Трагедию?

— Это было связано с его службой в армии.

— Да. Он прослужил год в саперном батальоне.

Они стояли возле пятиэтажки. С фермы шли доярки, оглянулись, поздоровались. Нина проводила их взглядом, пока они не скрылись в подъезде. Устинов предложил пройтись до моста.

На пустынной дороге Нина разговорилась:

— Это ведь несправедливо! Когда его забрали в армию, у нас уже дочка была, он работал главным инженером. Неужели ли нельзя было оставить?

— Не все выдерживают долгую разлуку, — заметил Устинов. — Особенно молодые семьи.

— И еще он редко писал...

— У вас был другой мужчина? — спросил Михаил.

— Сама не знаю, как все случилось. Просто так худо было... Вы не подумайте, что я вообще беспутная!

— И вы сами ему признались?

— Сама? Люди добрые помогли. А я уж дальше не стала таиться. Будь что будет! Сумела нашкодить, сумей отвечать. Словно камень с души сняла. И не страшно ни вот настолечко. Думала — убьет из ружья. Вот только дети, как они? А сама уж приготовилась... Да Олег простил. Сказал, что прощает за-ради детей. Конечно, на меня и смотреть перестал. Я молчу. Тогда этот дом строился, и Олег стал одной той стройкой жить. Раньше мы жили в хорошем доме с участком, с хозяйством. Сейчас он знает, что прежде лучше было, и досадует... Так голо, точно все время в гостях. Ну уж теперь переделаешь назад. Потом время прошло, я выздоровела от родов, и он стал на меня внимание обращать. Мне совестно, а сама так рада, ну прямо он заснет, а я все смотрю, не верю. Зажили мы как люди. Иногда вспоминал, но не часто. Говорю: давай уедем. А уехали бы, как могло бы хорошо быть. Но ему жалко бросать нажитое. Жена ведь никуда не денется. А вот уж год, поди, совсем худо сделалось. И не то что сударушку на стороне завел. Какая там сударушка! Он семьянин примерный. Сами видите, как он к детям... А выпадет минуточка, на меня взглянет: эх, золотая ты моя, никого мне не надо, ты одна у меня... И так у нас славно, что забудешь про слезы и холодную постель! Скажите ему, чтобы мы уехали отсюда.

Она с надеждой смотрела на Устинова голубыми кроткими глазами.

— Вряд ли он уедет, — сказал Устинов. — Да и не в этом дело.

— Как же не в этом?! — воскликнула Нина и, прижав к и руки, быстро закачала головой. — Как не в этом, когда все напоминает? Человека тянет туда, где ему хорошо, а там, где горько, все немило.

— Вы красивая, — полувопросительно произнес Устинов. Попробуйте постоянно думать, что вы красивая. И надо выбросить это малиновое пальто. Оно вам тесно. Вам нужна просторная светлая одежда.

Он вдруг понял, что ему нечего сказать этой женщине. Недавно Михаил уже испытывал такое перед отцом, когда утверждал то, чего ждала от него родня. Но сейчас он еще как бы глядел на себя глазами Тараса Ковалевского и поэтому стыдился сознаться себе в бессилии.

— Разбитый кувшин не склеишь, — вздохнула Нина.

Она вспомнила свою прабабку, ее письмо на бересте — старуха отнесла его в лес и сунула в развилку березы, твердо веря, что леший прочтет и вернет пропавшую корову. «Но ведь вернул», — подумала Нина.

— Вы мне верите? — спросил Устинов. — Когда-то вы не сомневались, что вы самая красивая на свете. Помогите мужу, он поможет вам.

Нина потупилась, постукивала носком по камешку на обочине. Михаил догадался, что она уже верит ему и вот-вот вера осветит ее беспокойное лицо. И снова ощутил, что не знает, о чем говорить. Даже годы спустя, когда вспоминал нахального мудреца, который осмелился распутывать узел чужого горя, не знал, о чем говорить.

— Надо удивить мужа! — решил Устинов. — Пусть поймет, что еще не знал вас. Пусть снова вас завоевывает. Будьте гордой!

— Нет, не склеишь, — возразила Нина.

— Надо вот что! Жить с мужем одними интересами, быть личностью, увлекать его новизной.

Выпалив эту программу, наш мудрый герой засиял от радости. Нина укоризненно поглядела на него и вымолвила:

— Не знаю, как у вас, а у меня — работа. Погуляли, обратно пора.

— Погодите. Вы должны привыкнуть к мысли...

Она засмеялась:

— Какой вы занудный! Охота вам тоску разводить? Может, я бы повторила те деньки, если б можно было...

И он остался один под мутным белесым небом, равнодушно противостоявшим голой черной земле.