Устинов достал с антресолей санки, и Валентина с дочерью ушли. В окно он увидел, как девочка побежала по снегу, плюхнулась в санки... На мгновение испытал радость от Дашиного веселья. Раньше он тоже любил зиму, а теперь, пожалуй, уже нет... Да и за что любить горожанину долгую зиму? За наледи на дорогах, или за лужи в вестибюлях метро, или за работу на овощной базе? Однако повлиять на погоду он пока был не в силах и поэтому занялся делом — сел к столу и стал читать перспективный план. Потом отложил его. Он обычно работал не в комнате и не на кухне, а ванне, положив поперек нее гладильную доску. Иногда увлекался, вода остывала, и схватывал насморк. Но другого рабочего места не придумал: в ванне можно было курить, дым не доходил до комнаты.
Под стеклом открылась цветная фотография: Валя и Устинов, высоко поднявший двухлетнюю Дашу. («Ну улыбнись, Дашутка! — просила Валя. — Сейчас оттуда вылетит птичка». — «Ха-ха-ха!» — засмеялась девочка, Устинов подкинул ее, и все трое замерли на фотоснимке, сделанном сентябрьским днем в Геленджике возле розовых кустов.)
«Вряд ли возможно на долгий срок командировать двух сотрудников на завод к Архипцеву», — подумал Устинов. И все-таки нужно... Он позвонил директору Филиала-2 Павлу Игнатьевичу Николаеву и сообщил о просьбе райкома.
— Крепко жмут? — спросил тот. — Вы бы объяснили: людей мало, все заняты плановыми работами.
— Ничего, что-нибудь сообразим, — сказал Устинов.
Он знал, что подробности Николаева не интересуют, и, убедившись, что директор в общем-то не возражает против исследования, свернул разговор. А кто этим займется и за счет каких резервов — это уж дело Устинова. Вообще-то Николаев был добрый, доверчивый мужик, и ему можно было простить некоторое профессорское высокомерие.
После разговора с директором Устинов позвонил в головной институт своему другу. «ГлавНИИ. Ковалевский», послышалась сухая скороговорка, и Устинову захотелось разыграть Тараса. Но ничего путного в голову не пришло.
— Бесстыжая ты рожа! — сказал Михаил. — Хоть бы предупредил, что ли...
— А! — воскликнул Тарас. — Это ты, певец семейного очага?! Ну как, прикоснулся к болевым точкам общественной жизни?
Они разговаривали недолго. Ковалевский все убеждал Устинова, что пора ему переходить на более солидную тематику, а Устинов отвечал, что придется попробовать... И не было ни слова о том, что оба давно не виделись и соскучились, но в каждом слове звучала сдержанная радость и от этой «телефонной» встречи. Короткой. С другом детства. Единственным человеком, знавшим тебя еще с той поры, когда зима ощущалась как прекрасное время года.
Положив трубку, Устинов разложил на столе бумаги и принялся за работу. В издательстве ему заказали написать небольшую популярную книжку о проблемах молодой семьи, он знал, что может сделать ее интересной. Все материалы были у него под рукой, кое-что осталось от диссертации, а главное, он сам обладал опытом семейной жизни, поработал в консультации «Брак и семья», повидал и горе и чужое одиночество. Сколько он в «клубах знакомств» прочитал писем холостяков и незамужних, одиноких людей! Голоса одиноких в них звучали так:
«Мне 32 года, брюнетка, рост — 168 см. Окружающие считают меня красивой, была замужем, есть дочь 5 лет, имею высшее образование, скромная, робкая, честная, люблю читать, петь, есть условия для совместной жизни. Хотелось бы встретить мужчину, любящего детей, культурного, трудолюбивого».
«Мне 39 лет, рост — 163 см, имею сына 14 лет, высшее образование. Познакомлюсь с мужчиной — трезвенником, мечтающем о домашнем тепле и уюте. Главное — доброта и отзывчивость, готовность вместе делить радость и горе».
Надеюсь встретить друга — одинокого мужчину, сохранившего душевную чуткость, доброго и простого. О себе: 45 лет, среднего роста и телосложения, вдова, детей нет».
Мужчины тоже искали — и стройных, и полных, и с детьми, и без детей, способных стать верными друзьями и умеющими шить, готовить; интеллигентных, уравновешенных, порядочных...
Устинов как социолог давно знал, что с каждым годом жизнь людей в семьях становится сложнее, главенство мужа исчезает или уже исчезло, сменилось двоевластием, основанным на женской независимости. В некоторых случаях эта независимость может проявиться и как измена супруги. Думать об этом было неприятно, но Устинов был обязан трезво смотреть на вещи.
Зазвонил телефон. Архипцев виновато-настойчиво спросил: какие новости? Когда приедут на завод? Он был молодец, настырный Архипцев, хотя и отвлекал сейчас Устинова. Если бы он знал, чем сейчас занят социолог, то наверняка бы изумился: неужели нельзя отложить все эти браки и разводы ради НТР?!
Потом снова позвонили, на сей раз со службы; что-то но складывалось, как надо, в сборнике ежегодных работ, а на носу был срок сдачи рукописи в типографию. Устинов отложил ручку. Что за сотруднички! Сколько раз обещали не подводить, а он входил в их положение, слушал, не умел жестко потребовать. Вот и довходился...