Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Хочу без Николаева провести совещание и решить с Ярушниковой.

— Ага! — усмехнулся Киселев. — Начинаем звереть?

Его свежее, сухое, чуть сизоватое от бритья лицо сделалось хищно-одухотворенным.

— Только это ерунда! — продолжал он. — Пока Николаев их защищает, они будут срывать все сроки. Рыба с головы гниет.

Оба они стали заместителями директора почти одновременно. Но если Устинов начинал в Филиале-2 со стажера и поднимался постепенно, то Киселев пришел сверху, из головного НИИ, и ко многому еще не привык.

Как обычно, Киселев искал ответ на свой вопрос: «Кто виноват?», и, как обычно, Устинов предпочитал другой вопрос: «Что можно сделать?» Между заместителями уже устанавливалось соперничество, но оба держались в рамках деловых дружеских отношений.

— Да! — вспомнил Киселев. — Как там в райкоме?

Устинов ответил и сказал, что еще не решил, кого попросить работать на заводе.

— Просить? — удивился Киселев. — Прикажи, да и делу конец.

За Киселевым закрылась дверь. От короткого сквозняка оконная рама дернулась, глухо стукнулась о кварцит.

«Что же я медлю? — подумал Устинов. — Пожалуй, к бою». И он улыбнулся своей привычке вспоминать известные стихотворения, что, по-видимому, свидетельствовало о его простоватом уме. Что ж нам хитрить? Пожалуй, к бою. Уж мы пойдем ломить стеною...

Заведующие отделами собрались у него в кабинете, что было для них ново: обычно собирались в директорском, где удобно располагались за длинным столом. Однако там Устинов не чувствовал себя хозяином.

Кроме Ярушниковой, все на месте. Кажется, она никак не привыкнет к тому, что Устинов уже давно не сотрудник ее отдела, и даже в мелочах подчеркивает свою независимость. Для нее несколько лет, прожитых в размеренном ритме, наверное, были мгновениями, а для Михаила они заключали в себе целую жизнь. Он женился. У него родился ребенок, защитил диссертацию, стал руководителем...

Хотя в неувязке со сборником была виновата Ярушникова, он решил ее не ждать и рассказал о вчерашнем заседании в райкоме, рассчитывая на помощь Макарова и Харитонова, чьи отделы занимались проблемами индустриальной социологии.

Заведующие уже знали, что их собрали для неприятного разговора о сборнике, и, когда Устинов, глядя на Макарова, сидевшего в углу и далеко вытянувшего ноги в желтых ботинках сорок шестого размера, попросил откликнуться на просьбу, тот не пытался уклониться и ответил вполне серьезно:

— Надо обдумать.

Макаров был ровесником Устинова и самым близким ему человеком в Филиале-2. Они вместе утверждались среди старших сотрудников и чувствовали неосознанную близость, порожденную молодостью, надеждой, скоростью. И хотя ответ по сути был неопределенным, но, зная открытую натуру Макарова, стало ясно, что он действительно поможет.

— Ты ас подобных исследований, — улыбнулся Устинов. — Там секретарь парткома — чудесный парень. С тебя ростом, упрямый и страстно верит в научный прогресс. Он повернулся к Харитонову и сразу невольно изменил дистанцию разговора: — Как, Владимир Петрович, окажем посильную помощь научному прогрессу?

Если бы Харитонов поддержал, дело было бы сделано. Он мог поддержать, как службист и трудяга, прошедший гораздо более тяжелый путь, чем остальные. Он родился в деревне, в сорок первом году, после гибели на войне отца, вынес сиротство, выдержал учебу в университете и почти вытравил из души страх оказаться хуже других. Это был человек, сделавший сам себя, с жестким костистым лицом, почти совсем лысый.

— Пока оставим научный прогресс в стороне, — неторопливо произнес Харитонов. — Мне не очень понятно: за счет каких тем я должен проводить новое исследование? Или за счет энтузиазма? Я понял, что за счет энтузиазма. Хорошо, пусть будет так...

Он еще не закончил, но Устинов сообразил, что явно промахнулся, когда дал слово Харитонову, и не учел, что тому, коль нет четкого приказа, тоже хочется решать без нажима, свободно, а не кивать вслед за более молодым Макаровым. Да и шутливо-уважительный тон Михаила, похожий на Николаева, тоже был не уместен. Но еще не поздно было поправить ошибку.

— Я знаю, что вы человек долга, — начал Устинов.

В кабинет вошли Ярушникова и Киселев, все повернулись к ним.

Ярушникова выглядела спокойно.

«Все-таки молодец!» — подумал Устинов, глядя, как она статно идет к креслу, как, ловким движением придержав юбку, садится и лукаво смотрит из-под очков в золоченой оправе.

— Я разговаривала с Галактионовым по телефону, — сказала она, объясняя свое опоздание. — Обещает принести статью завтра.

— Мы еще поговорим об этом, — остановил ее Устинов, не желая отвлекаться.

Однако, не обратив внимания на его слова, Киселев улыбнулся колючей улыбкой и отчетливо произнес:

— Вы поставили весь коллектив в сложное положение! Из-за вашего Галактионова мы не успеваем сдать в набор наш сборник. Последний срок — не завтра, а сегодня.

— Одну минутку, Андрей Константинович, — возразила Ярушникова. — Я утром звонила Николаеву, он разрешил сдать материалы позже.

— Это не оправдание! — ответил Киселев. — Такие вопросы надо было решать месяц назад. Мы сами подставляемся под удар.