Варианты Морозова. Стеклянная стена

Он усмехнулся. Она угадала и как будто привязывала его к себе. В ее словах открылось искреннее любопытство к нему, словно она пытала: «Что ты таишь от самого себя? Тебе помочь? Доверься мне».

И он уже видел ее и себя в машине на загородном темном шоссе — Устинов-провинциал мчался с нею за город в лес, в зимнюю ночь. Но Устинов-москвич остался неподвижен: он лишь проводил ее до метро, испытывая чувство исполненного долга.

Вспомнив тот вечер, Устинов вдруг подумал, что знает, как помочь Оле. Это была гениальная мысль! Зачем же ей киснуть на канцелярской работе, если ей по силам провести исследование у Архипцева? Устинов будет отпускать ее два раза в неделю, а в остальные дни разрешит приходить после обеда.

Однако Оля непонимающе округлила глаза и вяло ответила, что, конечно, коль нужно, она поможет, займется этим исследованием.

— Ладно, поезжай в типографию, — сказал Устинов. — Вернешься — еще потолкуем.

Она ушла, а он все думал о ней, даже не о ней, а о том, как рано человек теряет множество связей с жизнью и от этого старится. Вполне серьезно Устинов шутил: «Что такое жизнь? Это процесс обеспечения жизни». Его уже отметило тонкими морщинками, почти исчез юный крепкий парень, не боявшийся ни стычек на футбольном поле, ни тяжелой ноши студенческого строительного отряда.

Вошла Татьяна Ивановна и остановилась в дверях, прислонившись к косяку.

— Вы заняты? — У нее было грустное терпеливое выражение, какое Устинов замечал у пожилых женщин, едущих в метро вечером с полными сумками. — У вас темно. — Она включила свет: мигнул, разгораясь, люминесцентный плафон, и за окном сразу посинело. — Приехал Николаев. У него Ярушникова.

— Хорошо, — ответил он, понимая, что она предупреждает его. — Вы не звонили своим?

— Позвонила, — вздохнула она и прикрыла дверь. — Мы не повредим?

Устинов почувствовал, что она боится его и того, что произойдет завтра.

— Не повредим. Есть довольно простые способы управлять семьей. Семья — это самое древнее и прочное, что есть на свете. Можете считать ее синонимом жизни. Договорились? Скажите мне, когда Николаев освободится.

Но к директору он в этот день не попал. Тот куда-то торопился и уехал, не дав Устинову погасить разгоравшийся конфликт.

Михаил зашел к Киселеву. Кисловато пахло птичьим пометом, а по кабинету летали два голубых попугая — их подарили Киселеву осенью на день рождения.

— Все правильно! — сказал Киселев. — Я думал — побоишься тронуть Ярушникову. Все-таки вызов к директору. А теперь держись: Николаев вряд ли будет спешить хлопотать о твоей квартире.

— Я как-то не сообразил, — протянул Устинов.

— Да брось! — воскликнул Киселев. — Знаешь, как он мог держать тебя этой квартирой! Теперь ты свободен. — Он вскинул голову, улыбнулся жесткой открытой улыбкой. — Помни: так лучше. Когда свободен.

Они еще поговорили о возможном участии Военной и Галактионова в исследовании на заводе, и Устинов поехал в издательство на заседание редсовета, куда его включили по рекомендации Тараса Ковалевского. Потом, после заседания, заглянул к редактору своей будущей книги. «Начальство разъехалось?» — спросил тот, вытащил шахматы и шахматные часы и предложил сбацать несколько минуток. Устинов вспомнил, что жена просила приехать пораньше, но редактор уже расставлял продолговатые «стаунтоновские» фигуры, и он согласился. Двинул королевскую пешку на два поля, черные ответили сицилианской защитой, асимметричным острым дебютом. Редактор был изобретательнее, однако игра, именуемая у шахматистов «кривыми шахматами», противоречила традиционным законам и напоминала партии романтических маэстро минувшего века. Устинов же играл в правильные шахматы. Поэтому, когда победил в двух партиях, но уступил в третьей, даже несколько расстроился.

— Не понимаю тебя, — пожурил его редактор. — Охота тебе накапливать микроскопическое преимущество? Лучше сразу: пан или пропал. Ради удовольствия играем!

— А не ради победы? — возразил Устинов и стал прощаться. Он помнил о просьбе жены. У него оставалось еще одно нерешенное дело — разговор с Олей Военной, но он знал, что быстро справится с ним.

На улице снова шел снег, невидимо являлся из темноты и ярко скользил перед освещенными окнами и под фонарями. Устинов поймал такси. Из машины улица казалась нарядной, сине-белой. Ей, может быть, снились санки лихачей или сказка о снежной королеве, в ее домах с портиками, колоннами, кариатидами отражалась веселая игра романтических мастеров. Устинов подумал о дочери, а потом — об Оле Военной, у которой когда-то были и ребенок и муж и которая теперь живет одна. Он не мог воскресить ее мальчика и вернуть ей мужа. С этой точки зрения заводской вариант отдавал таким лицемерием, что любому нормальному человеку было бы стыдно предлагать его. Однако Устинов стыда не испытывал, потому что знал — жизнь все-таки мудрее наших представлений о ней, и, чувствуя себя внутри этой жизни, хотел втянуть в ее круг и Олю. А завод, повышение роли человеческого фактора, просьба райкома — это все было уже второстепенной задачей.