Варианты Морозова. Стеклянная стена

Пересаживается в ряд стульев, толкает кого-то правым локтем, потом левым. Чуть заметно пожимает плечами. Снова садится за стол. Слушает, отклонившись назад.

Появляется еще один сотрудник. Складывает руки на груди, как это делает Киселев, минуту слушает и уходит.

Следующий сотрудник задумчиво бредет по коридору, обеими руками держит за спиной увесистый портфель. Останавливается, смотрит в потолок, шевелит губами.

— Неужели вчера ЦСКА проиграл, если нас с утра собирают? — это уже в кабинете, с простодушной насмешкой.

(«А похоже!» — узнал себя Чеботарев.)

Одернув на бедрах платье, мелкой походкой, выпячивая носки, целеустремленно семенит Ярушникова.

— О, вы заседаете? А почему меня не предупредили? За этим что-то кроется. Я с утра здесь.

Широко шагает новый сотрудник.

(— Павел Игнатьевич! — крикнул Макаров. — Я заявляю официальный протест. Я в тот день был в командировке!)

Макаров с размаху садится на стул, разваливается, кладет ногу на ногу.

— Общественный транспорт ни к черту! — Изумленно глядит на магнитофон. Наклоняется к соседу, вопросительно кивает. — О нет! Мне некогда. Это буржуазное искусство! — Уходит.

Галактионов-Николаев грустно улыбается собравшимся. Музыка кончается. И он сидит неподвижно.

Представление, по-видимому, тоже окончилось. Все с ожиданием наблюдали за Павлом Игнатьевичем.

— У вас тут весело! — сказал Ковалевский.

— Какой же Новый год без веселья? — как будто оправдываясь, ответил Николаев. — Вы пробовали рыбник? Это Татьяна Ивановна испекла.

— Она? — Ковалевский показал на Клару.

— Нет, настоящая Татьяна Ивановна. — Николаев сделал ударение на слове «настоящая», и стало понятно, что он задет.

— Рыбник превосходный, — согласился Ковалевский. — Насколько я знаю, Семиволоков тоже любит рыбник.

— А ты передай ему пару кусков пирога, — заметила Валентина.

— Ну да, — кивнул Ковалевский без всякого выражения. — Великие мира сего — тоже люди.

— Театр тебе понравился? — спросила Валентина.

— Забавно. И не без назидания.

— В чем же назидание? — Николаев улыбался почти так же, как и минуту назад улыбался Галактионов, играя роль Павла Игнатьевича.

— Мне, как молодому администратору, полезно было узнать, как тонко вы создаете у себя атмосферу... — Ковалевский восхищенно щелкнул пальцами. — Этот дух, настрой... Ведь об этом спектакле вы знали заранее?

— Не знал, — сознался Николаев и поправился: — Ведь недурно сыграно? Смешно, ха-ха.

— Похоже на резиновый манекен начальника, по которому лупят для нервной разрядки, — сказал Киселев.

— Вы не правы, — возразил Николаев.

— Не прав! Не прав! — поддержал Ковалевский. — Здесь добрая шутка, наша русская открытость. Не выпить ли за здоровье вашего актера-самородка?

И словно подали сигнал, которого все ждали. А почему еще не выпили за Галактионова? Он герой нынешнего вечера, надо воздать ему по заслугам!

— Да бросьте, — ворчал Галактионов. — С чего вдруг?

Ему было неловко. Маленькое взмокшее лицо, редкие потемневшие зубы, нелепая клетка костюмной ткани — этот образ робкого человека поощрял всех к великодушию.

Больше ничего выдающегося на вечере не произошло. Он благополучно возвысил хозяев и гостей до хмельного братства, долго не желавшего распадаться. Правда, Николаев уехал раньше. За ним отправились заместители с женами и Ковалевский. Но для остальных это было даже лучше.

В первые дни нового года Киселев пригласил Ярушникову на чашку кофе. Они пошли в буфет на пятом этаже. Он решил, что это будет удобнее, чем пить у него в кабинете.

— После спектакля Галактионова невольно хочешь переменить походку, — призналась Ярушникова.

— Не пойму, то ли он молодец, то ли редкостный сукин сын?

— Решили посоветоваться? — спросила Ярушникова. — А как вам нравится Клара?

— Вы хотите получить к себе в отдел ставку Клары? — прямо спросил он.

— Вы хотите мне ее предложить? Клару или ставку?

— А что вы предпочтете?

— Вы искуситель, — ответила Ярушникова.

— Вы привыкли ставить меня в трудное положение. — Киселев как будто извинялся за прошлые стычки.

Сели за дальний столик.

— Бывает, Людмила Афанасьевна, что шутовство действует сильнее логических доводов. Но в перспективе все должно стать на свои места.

— Я была бы не против. Но по-человечески она мне симпатична.

— Вы мыслящая женщина. Напрасно Павел Игнатьевич не прислушивается к вашим советам. А кстати... по-моему, вас хотели представлять к «Заслуженному работнику культуры»?

— Впервые слышу. От кого вы это знаете, если не секрет?

Киселев молча улыбнулся: пусть это пока еще останется секретом, и без того сказано достаточно. Он не задумываясь продал Ярушниковй информацию о Кларе, еще, правда, нечеткую, без проработанного рисунка событий, и увидел, что поступил выгодно. Представление Ярушниковой к званию заслуженного было его радостной сиюминутной выдумкой, которой он закреплял как обязательством их будущую дружбу.

— Не сказать, чтобы я очень уж стремилась к этому званию, — холодновато ответила Ярушникова на его улыбку. — Все должно быть естественно.